Рассказ «Бедная Дарья Семеновна» — Ирина Пивоварова

Я лежала и думала:
«Я уже целых пять дней больна, а она ни разу ко мне не зашла! Какая же она подруга после этого?»
Подумаешь, обиделась на меня из-за какой-то чепухи! Я сказала, что она хоть и отличница, а глупая, книжек не читает, зубрит одни учебники… Так чего же обижаться, если это правда? И потом, у меня уже тогда температура высокая была — тридцать семь и две. Разве можно обижаться на больного человека?
Вот возьму и тоже на неё обижусь! И никогда не прощу! Пусть подлизывается, пусть прощения просит — ни за что её не прощу!
В прихожей зазвонил звонок. Пришёл Коля.
Он вошёл в комнату, сел на стул и сказал:
— Привет. Как себя чувствуешь? Как температура?
— Спасибо, Коль. Плохо я себя чувствую. Температура очень высокая — тридцать шесть и семь!
— Наверное, тридцать семь и шесть, — сказал Коля.
— Наверно. Может, даже больше. Знаешь, ничего есть не хочется, кроме апельсинов и зефира в шоколаде. Даже уроки делать не хочется. Я вчерашнее домашнее задание так и не сделала, представляешь?
— Представляю, — сказал Коля. — Это очень плохо. Запустишь всё. Ты и так последнее время на одних троечках ползёшь.
— Ну и что? — сказала я. — Хочу и ползу! Это, между прочим, не твоё дело!
— А чьё же? Кто, интересно, у нас звеньевой? Кстати, мы сегодня проводили сбор звена и решили ко всем отстающим прикрепить шефов. Коростылёва будет с Ивановым заниматься, Мухина с Длиннохвостовой, а к тебе прикрепили Косицыну, чтобы она тебя подтягивала. Ясно?
— Ещё чего не хватало! — закричала я. — Пусть только попробует меня подтягивать, я её с лестницы спущу!
Коля вытаращил глаза:
— Ты что, с ума сошла? Вы же подруги!
— Больше она мне не подруга!
— Не пойму я. То вас водой не разольёшь, а то друг на друга глядеть не хотите. Ненормальные какие-то!
И тут снова зазвонил звонок.
Уран, который лежал под моей кроватью, вскочил и помчался к дверям.
— Это Косицына, — сказал Коля. — Ну, я пошёл. Не буду вам мешать.
— Коля, не уходи! Не хочу я, чтобы она меня подтягивала, мы поссорились, понимаешь?
— Поссорились — значит, надо помириться. И вообще, хватит вам ссориться. Вы своими ссорами всему классу надоели.
Он направился в прихожую:
— Привет, Косицына.
— Привет, — услышала я Люськин писклявый голос.
— Пока.
— Пока, — сказала Люська.
Хлопнула дверь. Коля ушёл.
Уран как сумасшедший прыгал и визжал в передней. За что он любит эту Люську, понять не могу! Я лично её терпеть не могу! Подтягивать, видите ли, меня пришла! Ну что ж, посмотрим, как это у неё получится!
Долго из передней доносилось до меня неразборчивое Люськино бормотание и ласковые визги Урана.
Наконец в двери показалась Люськина чёлка, вернее, один её кусочек, и левый глаз, светло-зелёный, в жёлтую крапинку.
Потом остальная чёлка и правый — коричневый глаз.
Потом всё остальное.
Люська вошла в комнату. Уран вбежал за ней и стал прыгать рядом, хотел лизнуть её в лицо. Люська отворачивалась и смеялась.
Она ещё и смеётся!
— Уран, ко мне! — скомандовала я. — Не смей приставать к посторонним лицам!
— Это я «постороннее лицо»?! Уранчик, иди ко мне, миленький! Сама она «постороннее лицо»!
И она расселась на моём стуле и стала гладить моего Урана!
— Уранчик, ми-и-лый, хоро-о-ший, я тебе котлетку принесла. Вот тебе котлетка. Кушай…
— Уран, не смей есть чужих котлет!
Но противный Уран уже на всю комнату чавкал Люськиной котлетой. Этого ещё не хватало!
— Выплюнь! — закричала я. — Немедленно выплюнь котлету!
— Не обращай на неё внимания! — сказала Люська. — Воображала она, понимаешь? — И стала вытаскивать из портфеля ещё какой-то пакет. — Вот, я тебе и колбаски захватила…
— Уран! — заорала я. — Не смей есть эту паршивую колбасу!
— Видишь, что я тебе говорила? Воображает! Думает, без неё никто прожить не может! Думает, она заболела, и все так и побегут её навещать! Скучать будут — прямо лопнут! Пусть не воображает! Я по тебе соскучилась, а не по ней. На вот тебе ещё пирожок с повидлом.
Я вскочила с постели, схватила Урана за ошейник и потащила к себе.
— Сиди тут! — приказала я. — Нечего ей распоряжаться! Пусть свою собаку заводит и кормит всякими тухлыми пирожками!
Но как только я выпустила Уранов ошейник, этот предатель снова бросился к Люське!
— Молодец, Уранчик! — обрадовалась Люська. — Не слушай её. Она думает, она умная, книжек много читает! Да она своего «Витю Малеева» уже полгода мусолит!.. Ешь, ешь пирожок. Правда, вкусный? Его бабушка пекла, когда ещё здоровая была…
Пирожок мгновенно исчез в Урановой пасти.
Уран сидел перед Люськой, повизгивал, вертел хвостом и глядел на неё влюблёнными глазами.
— Да! Ты же ещё не знаешь, что с моей бабушкой случилось? — сказала Люська. — Представляешь, Уран, мою бабушку вчера в больницу увезли!
Уран взвизгнул и ещё сильнее завертел хвостом.
— Не верь ей, Уран! Врёт она! У неё бабушка здоровая как бык! — закричала я.
— Это моя бабушка здоровая как бык?! Я тебе, Уранчик, честное слово даю: моя бабушка утюг на ногу уронила, и её в больницу увезли! У неё, бедненькой, нога прямо раздулась, стала такая круглая! Знаешь, как ей больно было!..
— Врёт! — сказала я. — От утюга нога так не раздуется.
— Да утюг-то чугунный был! — вскочила Люська. — Чугунный, тяжеленный! Бабушка так плакала! Так ей больно было! Иди сюда, Уранчик. Иди ко мне… Правда, жалко мою бабушку? Правда, жалко?
Люська опустилась на колени, обхватила Урана руками за шею, уткнулась в него лицом и вдруг… заревела.
Неужели притворяется?
Нет, она не притворялась. Плакала.
Слёзы катились по её лицу. Она сидела на полу и вытирала лицо руками, а руки были в чернилах, и всё лицо её стало в чернилах, и шерсть у Урана на голове стала синяя.
Бабушка всегда заставляла Люську мыть после школы руки мочалкой. Бедная Дарья Семёновна! Неужели её и вправду увезли в больницу? Неужели Люська не врёт?!
Нет, не врёт она. Сидит на полу, плачет и всего Урана намочила своими слезами… Бедная Люська! Что же делать? Что ей сказать?
— Люська, — сказала я, — перестань реветь. Ты Урана чернилами перемазала.
— Мне ба-а-бушку жа-а-лко… Ей там в больнице так гру-у-стно… так бо-о-льно…
— Люська, да чего ты на полу сидишь? Поправится твоя бабушка!
Но Люська заревела ещё сильней.
Уран жалобно заскулил. Я почувствовала, как у меня защипало в глазах. Не хватало мне ещё зареветь!
— Люська, — сказала я, — если у тебя нет платка, можешь вытираться моей простынёй. Ну, иди сюда. Вытирайся, а?
Люська подползла к моей кровати. Лицо у неё было всё полосатое, красное, а глаза вдруг стали одного цвета, какого-то грустного, мышиного… Она сидела рядом с моей постелью и вытирала лицо простынёй. Слава богу, мама этого не видела!
— Она там ходить не мо-о-жет… Лежит в больнице на кровати… Одна-а-а… Без меня-а-а…
Я не выдержала. Я почувствовала, что тоже хлюпаю носом.
— Люська, ну не пла-а-чь! Мне тоже твою бабушку жалко, я же не пла-а-чу!
— Бедная моя бабушка, — не унималась Люська. — Бедная моя ба-абушка-а-а…
— Люсенька, ну успокойся! Съешь яблочко, а?
— Не хочу-у-у… Мне бабушку жа-а-алко…
— Ну не плачь! Прошу тебя, не плачь! Слушай, ты же подтягивать меня пришла? Что же ты плачешь? Тебя прикрепили ко мне или не прикрепили? А ну, отвечай: прикрепили или нет?
— Прикре… прикрепили, — всхлипнула Люська.
— Так что же ты сидишь? Подтягивай меня скорее! Слышишь? Съешь яблоко и начинай меня подтягивать, ладно? Люсь, ну ладно? Ладно? Только не плачь, пожалуйста, очень тебя прошу-у-у!
— Ладно, — тяжело вздохнула Люська, снова прерывисто всхлипнула и в первый раз за всё это время посмотрела мне прямо в лицо грустными мышиными глазами.