— А я, когда вырасту, я в школу ходить не буду! — сказал Артем своей матери, Евдокии Алексеевне. — Правда, мама?
— Правда, правда, — ответила мать. — Чего тебе ходить!
— Чего мне ходить? Нечего! А то я пойду, а ты заскучаешь по мне. Не надо лучше!
— Не надо, — сказала мать, — не надо!
А когда прошло лето и стало Артему семь лет от роду, Евдокия Алексеевна взяла сына за руку и повела его в школу. Артем хотел было уйти от матери, да не мог вынуть свою руку из ее руки; рука у матери теперь была твердая, а прежде была мягкая.
— Ну что ж! — сказал Артем. — Зато я домой скоро приду! Правда, скоро?
— Скоро, скоро, — ответила мать. — Поучишься чуть-чуть и домой пойдешь.
— Я чуть-чуть, — соглашался Артем. — А ты по мне дома не скучай!
— Не буду, сынок, я не буду скучать.
— Нет, ты немножко скучай, — сказал Артем. — Так лучше тебе будет, — а то что! А игрушки из угла убирать не надо: я приду и сразу буду играть, я бегом домой прибегу.
— А я тебя ждать буду, — сказала мать, — я тебе оладьев нынче испеку.
— Ты будешь ждать меня? — обрадовался Артем. — Тебе ждать не дождаться! Эх, горе тебе! А ты не плачь по мне, ты не бойся и не умри смотри, а меня дожидайся!
— Да уж ладно! — засмеялась мать Артема. — Уж дождусь тебя, милый мой, авось не помру!
— Ты дыши и терпи, тогда не помрешь, — сказал Артем. — Гляди, как я дышу, так и ты.
Мать вздохнула, остановилась и показала сыну вдаль. Там, в конце улицы, стояла новая большая рубленая школа, ее целое лето строили, а за школой начинался темный лиственный лес. До школы отсюда еще было далеко, до нее протянулся долгий порядок домов, дворов десять или одиннадцать.
— А теперь ступай один, — сказала мать. — Привыкай один ходить. Школу-то видишь?
— А то будто! Вон она!
— Ну иди, иди, Артемушка, иди один. Учительницу там слушайся, она тебе вместо меня будет.
Артем задумался.
— Нету, она за тебя не будет, — тихо произнес Артем, — она чужая.
— Привыкнешь, Аполлинария Николаевна тебе как родная будет. Ну, иди!
Мать поцеловала Артема в лоб, и он пошел далее один.
Отошедши далеко, он оглянулся на мать. Мать стояла на месте и смотрела на него. Артему хотелось заплакать по матери и вернуться к ней, но он опять пошел вперед, чтобы мать не обиделась на него. А матери тоже хотелось догнать Артема, взять его за руку и вернуться с ним домой, но она только вздохнула и пошла домой одна.
Вскоре Артем снова обернулся, чтобы поглядеть на мать, однако ее уже не было видно.
И пошел он опять один и заплакал. Тут гусак вытянул шею из-за изгороди, крякнул и защемил клювом штанину у Артема, а заодно захватил и живую кожу на его ноге. Артем рванулся прочь и спасся от гусака. «Это страшные дикие птицы, — решил Артем, — они живут вместе с орлами!»
На другом дворе были открыты ворота. Артем увидел лохматое животное с приставшими к нему репьями; животное стояло к Артему хвостом, но все равно оно было сердитое и видело его.
«Ктой-то это? — подумал Артем. — Волк, что ли?» Артем оглянулся в ту сторону, куда ушла его мать, — не видать ли ее там, а то этот волк побежит туда. Матери не было видно, она уже дома, должно быть, — это хорошо, волк ее не съест. Вдруг лохматое животное повернуло голову и молча оскалило на Артема пасть с зубами.
Артем узнал собаку Жучку.
— Жучка, это ты?
— Р-р-р! — ответила собака-волк.
— Тронь только! — сказал Артем. — Ты только тронь! Ты знаешь, что тебе тогда будет? Я в школу иду. Вон она — виднеется!
— Ммм, — смирно произнесла Жучка и шевельнула хвостом.
— Эх, далече еще до школы! — вздохнул Артем и пошел дальше.
Кто-то враз и больно ударил Артема по щеке, словно вонзился в нее, и тут же вышел вон обратно.
— Это ктой-то еще? — напугался было Артем. — Ты чего дерешься, а то я тебе тоже… Мне в школу надо. Я ученик — ты видишь!
Он поглядел вокруг, а никого не было, один ветер шумел павшими листьями.
— Спрятался? — сказал Артем. — Покажись только!
На земле лежал толстый жук. Артем поднял его, потом положил на лопух.
— Это ты на меня из ветра упал. Живи теперь, живи скорее, а то зима настанет!
Сказавши так, Артем побежал в школу, чтобы не опоздать. Сначала он бежал по тропинке возле плетня, да оттуда какой-то зверь дыхнул на него горячим духом и сказал: «Ффур-фурчи!»
— Не трожь меня: мне некогда! — ответил Артем и выбежал на середину улицы.
На дворе школы сидели ребята. Их Артем не знал, они пришли из другой деревни, должно быть, они учились давно и были все умные, потому что Артем не понимал, что они говорили.
— А ты знаешь жирный шрифт? Ого! — сказал мальчик из другой деревни.
А еще двое говорили:
— Нам хоботковых насекомых Афанасий Петрович показывал!
— А мы их прошли уже. Мы птиц учили до кишок!
— Вы до кишок только, а мы всех птиц до перелета проходили.
«А я ничего не знаю, — подумал Артем, — я только маму люблю! Убегу я домой!»
Зазвенел звонок. На крыльцо школы вышла учительница Аполлинария Николаевна и сказала, когда отзвенел звонок:
— Здравствуйте, дети! Идите сюда, идите ко мне.
Все ребята пошли в школу, один Артем остался во дворе. Аполлинария Николаевна подошла к нему:
— А ты чего? Оробел, что ли?
— Я к маме хочу, — сказал Артем и закрыл лицо рукавом. — Отведи меня скорее ко двору.
— Нет уж, нет! — ответила учительница. — В школе я тебе мама!
Она взяла Артема под мышки, подняла к себе на руки и понесла.
Артем исподволь поглядел на учительницу: ишь ты, какая она была, — она была лицом белая, добрая, глаза ее весело смотрели на него, будто она играть с ним хотела в игру, как маленькая. И пахло от нее так же, как от матери, теплым хлебом и сухою травой.
В классе Аполлинария Николаевна хотела было посадить Артема за парту, но он в страхе прижался к ней и не сошел с рук. Аполлинария Николаевна села за стол и стала учить детей, а Артема оставила у себя на коленях.
— Эк ты, селезень толстый какой на коленях сидит! — сказал один мальчик.
— Я не толстый! — ответил Артем. — Это меня орел укусил, я раненый.
Он сошел с коленей учительницы и сел за парту.
— Где? — спросила учительница. — Где твоя рана? Покажи-ка ее, покажи!
— А вот тута! — Артем показал ногу, где гусак его защемил.
Учительница оглядела ногу.
— До конца урока доживешь?
— Доживу, — обещал Артем.
Артем не слушал, что говорила учительница на уроке. Он смотрел в окно на далекое белое облако; оно плыло по небу туда, где жила его мама в родной их избушке. А жива ли она? Не померла ли от чего-нибудь, — вот бабушка Дарья весною враз померла — не чаяли не гадали. А может быть, изба их без него загорелась, ведь Артем давно из дома ушел, мало ли что бывает.
Учительница видела тревогу мальчика и спросила у него:
— А ты чего, Федотов Артем, — ты чего думаешь сейчас? Почему ты меня не слушаешь?
— Я пожара боюсь, наш дом сгорит.
— Не сгорит. В колхозе народ смотрит, он потушит огонь.
— Без меня потушат? — спросил Артем.
— Без тебя управятся.
После урока Артем первым побежал домой.
— Подожди, подожди, — сказала Аполлинария Николаевна. — Вернись назад, ты ведь раненый.
А ребята сказали:
— Эк, какой, — инвалид, а бегает!
Артем остановился в дверях, учительница подошла к нему, взяла его за руку и повела с собою. Она жила в комнатах при школе, только с другого крыльца. В комнатах у Аполлинарии Николаевны пахло цветами, тихо звенела посуда в шкафу, и всюду было убрано чисто — хорошо.
Аполлинария Николаевна посадила Артема на стул, обмыла его ногу теплой водой из таза и перевязала красное пятнышко — щипок гусака — белою марлей.
— А мама твоя будет горевать! — сказала Аполлинария Николаевна. — Вот горевать будет!
— Не будет! — ответил Артем. — Она оладьи печет!
— Нет, будет. Эх, скажет, зачем Артем в школу нынче ходил? Ничего он там не узнал, а пошел учиться — значит, он маму обманул, значит, он меня не любит, скажет она и сама заплачет.
— И правда! — испугался Артем.
— Правда. Давай сейчас учиться.
— Чуть-чуть только, — сказал Артем.
— Ладно уж: чуть-чуть, — согласилась учительница. — Ну, иди сюда, раненый.
Она подняла его к себе на руки и понесла в класс. Артем боялся упасть и прильнул к учительнице. Снова он почувствовал тот же тихий и добрый запах, который он чувствовал возле матери, а незнакомые глаза, близко глядевшие на него, были несердитые, точно давно знакомые. «Не страшно», — подумал Артем.
В классе Аполлинария Николаевна написала на доске одно слово и сказала:
— Так пишется слово «мама». — И велела писать эти буквы в тетрадь.
— А это про мою маму? — спросил Артем.
— Про твою.
Тогда Артем старательно начал рисовать такие же буквы в своей тетради, что и на доске. Он старался, а рука его не слушалась; он ей подговаривал, как надо писать, а рука гуляла сама по себе и писала каракули, не похожие на маму. Осерчавши, Артем писал снова и снова четыре буквы, изображающие «маму», а учительница не сводила с него своих радующихся глаз.
— Ты молодец! — сказала Аполлинария Николаевна.
Она увидела, что теперь Артем сумел написать буквы хорошо и ровно.
— Еще учи! — попросил Артем. — Какая это буква: вот такая — ручки в бочки?
— Это Ф, — сказала Аполлинария Николаевна.
— А жирный шрифт — что?
— А это такие вот толстые буквы.
— Кормлёные? — спросил Артем. — Больше не будешь учить — нечему?
— Как так — «нечему»? Ишь ты какой! — сказала учительница. — Пиши еще!
Она написала на доске: «Родина».
Артем стал было переписывать слово в тетрадь, да вдруг замер и прислушался.
На улице кто-то сказал страшным заунывным голосом: «У-у!», — а потом еще раздалось откуда-то, как из-под земли: «Н-н-н!».
И Артем увидел в окне черную голову быка. Бык глянул на Артема одним кровавым глазом и пошел к школе.
— Мама! — закричал Артем.
Учительница схватила мальчика и прижала его к своей груди.
— Не бойся! — сказала она. — Не бойся, маленький мой. Я тебя не дам ему, он тебя не тронет.
— У-у-у! — прогудел бык.
Артем обхватил руками шею Аполлинарии Николаевны, а она положила ему свою руку на голову.
— Я прогоню быка.
Артем не поверил.
— Да. А ты не мама!
— Мама… Сейчас я тебе мама!
— Ты еще мама? Там мама, а ты еще, ты тут.
— Я еще. Я тебе еще мама!
В классную комнату вошел старик с кнутом, запыленный землей; он поклонился и сказал:
— Здравствуйте, хозяева! А что, нету ли кваску испить либо воды? Дорога сухая была…
— А вы кто, вы чьи? — спросила Аполлинария Николаевна.
— Мы дальние, — ответил старик. — Мы скрозь идем вперед, мы племенных быков по плану гоним. Слышите, как они нутром гудят? Звери лютые!
— Они вот детей могут изувечить, ваши быки! — сказала Аполлинария Николаевна.
— Еще чего! — обиделся старик. — А я-то где? Детей я уберегу!
Старик пастух напился из бака кипяченой воды — он полбака выпил, — вынул из своей сумки красное яблочко, дал его Артему. «Ешь, — сказал, — точи зубы» — и ушел.
— А еще у меня есть еще мамы? — спросил Артем. — Далеко-далеко где-нибудь?
— Есть, — ответила учительница. — Их много у тебя.
— А зачем много?
— А затем, чтоб тебя бык не забодал. Вся наша Родина — еще мама тебе.
Вскоре Артем пошел домой, а на другое утро он спозаранку собрался в школу.
— Куда ты? Рано еще, — сказала мать.
— Да, а там учительница Аполлинария Николаевна! — ответил Артем.
— Ну что ж, что учительница. Она добрая.
— Она, должно, уже соскучилась, — сказал Артем. — Мне пора.
Мать наклонилась к сыну и поцеловала его на дорогу.
— Ну иди, иди помаленьку. Учись там и расти большой.
