Лестницы после ремонта, хоть мой их со щёлоком, хоть веником три, всегда белые, будто покрыты инеем. Рамы выкрашены. Перила покрыты лаком.
Люди ходят по чистым лестницам осторожно, как по коврам. Вдыхают запах, от которого щекочет в носу, улыбаются и придирчиво разглядывают потолки.
Кошки чистых лестниц не любят. Они шипят по-змеиному и убегают в подвалы разыскивать тёмные, плесневелые закоулки. Пауки и мокрицы дохнут на чистых лестницах от тоски и досады.
Рэмка прыгал со ступеньки на ступеньку.
− Красота, даже плюнуть стыдно.
А это что?
На стене, по розовой, ещё не просохшей как следует штукатурке, кто-то нацарапал гвоздём:
Валерка и Рэмка + Катя = любовь.
Возле надписи стоял Рэмкин друг, Валерка.
− Как это люди сразу обо всём узнают?
− Чего узнают?! − вскипел Рэмка. − Надо уничтожить эго быстрее, пока никто не видел.
Рэмка притащил со двора увесистую кирпичину, но Валерка остановил его.
− Чувства не нужно скрывать, − сказал он. − Это набрасывает на них тень.
− Какую ещё тень?
− Ну, тень − и всё. − Валерка был на семь месяцев старше Рэмки. Возраст давал ему преимущество в дружбе. − Надо быть выше. − Он вытянул шею, печально закатил глаза и уселся на подоконник.
− Пожалуйста, − бормотал Рэмка. − Можешь. Пусть про тебя на всех лестницах пишут.
Рэмка ударил углом кирпичины по тому месту, где было написано его имя. Большой пласт штукатурки обрушился на пол. Рэмка растоптал его, наследил по всему полу.
− Пусть над тобой все ребята смеются. А я тут при чём? Я ещё не свихнулся и не спятил. Выдумали ещё!.. − Он слизнул осевшую на губы белую пыль и сплюнул.
− Знаешь, как я волнуюсь, − сказал Валерка. − Тебе хорошо, ты толстокожий… Ты хоть что-нибудь чувствуешь?
− Чувствую… Спина чешется. − Ещё Рэмка чувствовал голод. − В следующий раз хлеба возьму, − решил он, усаживаясь рядом с Валеркой.
Запах извёстки сушил горло. Рэмка угрюмо разглядывал крашеные двери, почтовые ящики, таблички над электрическими звонками и странную надпись на листке картона: «Толстопятовой стучать». Кто-то добавил под ней другую: «Только не громко!» Потом Рэмка сообразил, что Толстопятова − это Катина мама. Почему к ней нельзя стучать громко и вообще зачем стучать, когда можно звонить? И чего это люди так любят надписи? Стену испортили. Рэмка опустил голову. Ему очень хотелось уйти.
Вдруг Валерка толкнул его локтем.
− Идёт!
Катя шла по двору и что-то про себя напевала. Она вообще напевала часто. Платье на ней голубое, с вышивкой по подолу. В косах два больших банта.
«Красивая, − тоскливо подумал Рэмка. − Вот ведь какая, специально бантов понацепляла».
Валерка соскочил с подоконника, расправил рубашку, пригладил волосы, потом снова сел, покусал ноготь.
− Что делать, Рэмка?.. Может, удерём, а?
Рэмка ещё раз сплюнул на чистый кафель.
− Была бы моя воля, я бы ей влепил парочку шалабанов, − пусть с нашего двора убирается. А то ходит тут с бантами…
Валерка опять соскочил на пол.
− Рэмка, а что я ей скажу?
− Девчонки испугался! Да я ей хоть что скажу. Хочешь?
− Я сам, ты всё испортишь.
Первым перед Катей предстал Рэмка. Он оглядел её исподлобья, сказал:
− Стой! − и поддал ногой кусок кирпичины, забил его в лунку под водосточной трубой.
Валерка вышел из-за его спины. От волнения он закатал рукава.
Катя попятилась.
Рэмка по привычке ухватил её за косу.
− Стой, тебе сказано.
Валерка начал разговор:
− Катька… − Он хрюкнул от волнения, побагровел. − Катька…
Девочка подняла на него синие испуганные глаза, всхлипнула:
− Я же вам ничего плохого… − и бросилась наутёк, оставив в Рэмкином кулаке белый шёлковый бант.
− Это всё ты! − прошипел Валерка, надвигаясь на товарища. − Это ты её напугал. Отдавай сюда бант!..
− На, подавись. − Рэмка швырнул ему свой трофей.
* * *
Родители бывают разные. Одни отнесутся к потере банта спокойно, другие поднимут шум и гвалт на весь дом. Которые из них лучше, судить детям, когда дети вырастут.
Рэмка и Валерка сидели в ванной. А в комнате сидела Катина мама. Что она говорила Валеркиным родителям, мальчишки не слышали.
Лишь когда Катина мама уходила, до них отчётливо донеслась её фраза:
− Имейте в виду, это всё улица. Вы ещё будете проливать горькие слёзы.
Валерка выкрутил лампочку в ванной. Он поступил осмотрительно, потому что в коридоре раздались шаги отца, затем послышался стук в дверь.
− Валерий, открой.
− Не могу, − сказал Валерка, − мы карточки печатаем.
− Хорошо, − сказал отец с многозначительной интонацией. − Когда кончишь печатать, зайди ко мне.
− Хорошо, − откликнулся Валерка.
Рэмка молчал − чего ж тут хорошего. И ещё не известно, в какую квартиру пошла Катина мама − в свою или в Рэмкину.
− Что будем делать? − прошептал Валерка, наклоняясь к его уху.
− Терпеть. Тебя первый раз дерут, что ли?
− Да я не о том. − Валерка сдержанно засопел. − Я спрашиваю: что теперь с Катей делать? Теперь она к нам и близко не подойдёт. Давай знаешь что? Давай напишем ей письмо. Ты стихи умеешь сочинять?
− Ещё чего? Тебе нужно, сам и сочиняй. Ты влюблённый.
Валерка покорно уселся на край ванны, закатил глаза и зашевелил губами.
«Надо же, − усмехнулся про себя Рэмка. − Я бы ей написал, я бы сочинил: «Повернись пять раз винтом, подавись своим бантом!» Рэмка засмеялся.
Валерка поёрзал на ванне.
− Перестань, с мысли сбиваешь. − Он ещё больше закатил глаза. Наконец сказал: − Вот. Слушай.
Здравствуй, Катя!
Шлём к тебе с приветом
И с поклоном низким до земли.
Мы тебя всё время звали Катька,
А теперь вот Катериной назвали.
Валерка снова наклонился к Рэмкиному уху.
− Это только начало. Самое главное будет дальше.
Рэмка фыркнул.
− Я ей так поклонюсь, что все банты растеряет. Сам можешь кланяться, а меня не припутывай! И вообще стихи твой барахло.
− Ты и таких не можешь, − обиделся Валерка. − Я классик, что ли?
− Не классик, так и не берись.
Валерка вспылил. Он вскочил с ванны и закричал:
− Ты виноват, ты! Ты Катьку за косу схватил…
− Так, значит, − прошипел Рэмка. − Ну и ладно, ну и катись к своей Катерине и кланяйся ей в ножки!
Рэмка в сердцах хлопнул дверью и ушёл домой.
* * *
Рэмка дал себе слово ни за что не подходить к Валерке первым, не искать примирения, не здороваться даже. Ему казалось, будто отняли у него что-то важное и ценное и отдали другому.
Рэмка сидел на барабане с бронированным кабелем и старался отколупнуть кусочек изоляции. Электрики тянули кабель к исследовательскому институту, а может быть, к новой станции метро; может, к строительству кинотеатра с круговой панорамой. Куда − никто из ребят толком не знал. Кабель был обвит толстой стальной лентой, а сверху покрыт смолой.
«Проколупаю дырочку, тогда Валерка сам ко мне подойдёт и прощения попросит», − думал Рэмка, хоть и знал отлично, что кабель не расковырять даже ножом.
Задумает мальчишка: «Если увижу, как падает звезда, будет мне удача».
А звёзд на небе много. И вдруг одна задрожит, замигает и покатится вниз, прямо в мальчишкину шапку.
Нужно только очень хотеть.
Дружили они с первого класса, сказав за сараями клятву: «Небо, земля и честь. Хук».
Последнее слово значило по-индейски, что сказано всё и к сказанному добавить нечего.
А слово «любовь» они до сего времени употребляли лишь применительно к котлетам, боксу и компоту.
Рэмка колупал смолу на бронированном кабеле, сосал пальцы, стёртые в кровь, и не видел, что его друг Валерка кружит около барабана.
− Рэмка!
Молчание.
− Рэмка, ты что, язык прикусил?
Молчание.
− Рэмка, я знаю, что делать.
− Ну и знай. Я с тобой разговаривать не хочу.
Но слово было сказано.
Валерка тотчас взобрался на барабан, обхватил Рэмку за плечи, пошлёпал по спине доброй ладошкой и зашептал на ухо:
− Гипноз нужно…
− Ха-ха! Может быть, ты Кио из цирка позовёшь?
− Не прикидывайся. Ты врождённый гипнотизёр. Глаза у тебя чёрные, уши оттопырены, губы тонкие, подбородок как кирпичина. Все приметы сходятся.
− А у тебя нос кривой и брови разного цвета.
Валерка ещё раз шлёпнул товарища по спине.
− Плевать на брови! Плевать на стихи. Стихи − ерунда!
Валерка соскочил с барабана, выставил перед собой руку и поднял большой палец.
− Смотри сюда… Концентрируй волю…
«Не можешь без меня, − удовлетворённо подумал Рэмка. − Всё кричишь − «я» да «я», стихоплёт липовый! Вот если бы Катька знала, кто из нас гипнотизёр». А вслух Рэмка сказал:
− Последний раз тебе помогаю. Если ничего не получится, больше ко мне не приставай. У меня своих дел много.
* * *
Катя сидела у открытого окна, читала «Три мушкетёра». «Если бы здесь был хоть один настоящий мушкетёр, он, может быть, открыл бы сейчас дверь, взмахнул своей шляпой и сказал вежливо: «Моя шпага к вашим услугам. Я жду приказа…» Катя глянула в окно. Дворничиха, тётя Настя, раскатывала чёрный шланг для поливки. Валерка и Рэмка лезли на крышу сарая, как раз напротив её окна. «Чего это они на крышу лезут? − подумала Катя. − Бездушные у нас мальчишки и некрасивые».
Валерка распоряжался на крыше:
− Сюда давай, здесь ближе. − Он придвинул Рэмку к самому краю и уселся чуть позади него. − Начинай. Концентрируй волю. Посылай её короткими импульсами… Я тоже попробую.
− А что посылать? − спросил Рэмка.
− Про меня… Катя, Валерка тебя, значит… − Валерка покраснел. − Сам знаешь, не маленький.
− Любит, что ли?
− Давай «любит», если других слов ещё не придумали.
Рэмка протёр глаза кулаками, помигал для верности и уставился на Катю.
На Катином виске покачивался светлый пушистый завиток. Лицо у неё было чистое-чистое и задумчивое. На носу веснушки, совсем немного.
«Что они на меня уставились? − подумала Катя. − Может, у меня нос грязный или на щеке пятно? − Она посмотрела в зеркало, поправила волосы, разгладила пальцами воротничок. − Дураки, ничего смешного…» Катя снова принялась читать, но тут во дворе раздался зычный крик:
− Я вам покажу на крышах сидеть!
У сарая стояла дворничиха, размахивала метлой, пытаясь снять с крыши Валерку и Рэмку, как хозяйки снимают паутину с карнизов.
− Козлы окаянные! − поносила она мальчишек. − Мало вам ровного места? Пошли, пошли!
Мальчишки, не отрывая глаз от Кати, сдвинулись с края крыши на середину.
Дворничиха погрозила им метлой, пообещала надрать уши, когда они спустятся на землю, и вернулась к своему шлангу. Дворничиха была старая и добрая. Со шлангом она обращалась, как с живым существом. Шланг бился у неё в руках, вздрагивал от напряжения. Дворничиха поглядывала на него с опаской.
Катя высунулась из окна. Она никак не могла понять, почему мальчишки так упорно смотрят на неё.
Валерка шептал Рэмке на ухо:
− Ещё парочку импульсов. Видишь, она уже на нас смотрит. Видишь, лоб нахмурила. Только бы не уснула от гипноза!.. Катя! − закричал он во весь голос.
Дворничиха испуганно обернулась. Тугая струя воды ударила Валерке в лицо и опрокинула его навзничь.
− Ап… Ап… Что за шутки! − завопил Валерка и с треском провалился сквозь крышу.
Он упал сначала на какие-то мешки, скатился с них во что-то мягкое, и оно сразу же набилось ему в нос, рот, глаза и уши.
− Аа-ап… − Валерка не успел чихнуть − сверху на него шлёпнулся Рэмка, и Валерка зарылся головой в тонкий летучий порошок. − Апчхи!!! Осторожнее! Это ведь я. Чего ты на меня скачешь?
− А ты не лягайся! Я от твоего гипноза ослеп совсем, ничего не вижу…
Сверху на ребят падали струйки воды. Порошок, в который они упали, стал липким и скользким.
− Вылезайте, − раздался над ними испуганный голос дворничихи. − Не убились?.. − Она взяла их за воротники, помогла встать.
Рэмка кубарем вывалился из сарая.
− Ослеп! − закричал он. − Ой, мамочка!
Дворничиха наклонилась к нему, причитая участливо:
− Что ты, родимый!.. Ну не вой так, сердце надсадишь…
− Ничего он не ослеп, − услышал Рэмка Валеркин голос. − Это ему цементом глаза залепило. Полейте ему на лицо из кишки.
Рэмка с помощью дворничихи промыл глаза и глянул на Валерку. Валёркина рубаха превратилась в грязно-зелёный панцирь, на брюки налипли комья цемента, волосы торчали сосульками, быстро сохли на солнце и превращались в бетон. Рэмка схватился за голову; его волосы уже почти совсем сбетонировались.
− Ой, Валерка, − снова закричал он, − теперь нас наголо побреют!..
− Козлы… − топнула ногой дворничиха и потянулась за метлой. − Крыши ломать?!
− Бежим! − крикнул Рэмка.
Катя смотрела на них из своего окошка и хохотала, прикрыв рот книгой.
− Всё кончено, − всхлипнул Валерка на лестнице. − Она смеётся над нами!..
* * *
Небо над головой голубое, без конца и края. Если смотреть на него и задавать себе серьёзный вопрос: «Что было бы, если бы меня не было?» − то можно сойти с ума.
А небо всё равно голубое, и кому какое дело, кроме учёных, что его тепло, его чистота состоят из бурь, гроз, электрических разрядов и чёрного холода.
Валерка и Рэмка лежали на траве в молодом парке. Над их головами покачивался парашют.
− Я читал, это дело без страданий не бывает, − жаловался Валерка. − Теперь я вроде как убитый. Ничто меня не спасёт… Рэмка, сбегай за мороженым.
Рэмка не шелохнулся.
Валерка лёг на бок, облизал пересохшие губы. Ему было приятно страдать. Никто его не понимает, никто не жалеет, даже лучший друг Рэмка. А она, может быть, до сих пор заливается. А может быть, ходит по двору одиноко и у всех спрашивает: «Куда это он подевался? Такой был хороший мальчик, храбрый и сильный. Не то что его черноглазый товарищ Рэмка».
Рэмка тоже думал о Кате. Думать о ней было приятно и немного странно, ведь не он всё-таки, а Валерка влюблён в Катю. Ну и пусть. Он думает о ней просто так.
Рэмка представлял, будто в парк пришла Катя. Будто ходит она между цветочными клумбами. Банты у неё на голове − как два пропеллера.
Рэмка встал, потянулся с хрустом и пошёл к парашютной вышке.
− Ты куда? − спросил его Валерка.
− Пойду с вышки прыгну. Я ведь не влюблённый, мне себя не жалко.
− Я тоже прыгну, − сказал Валерка. − Вот если бы Катя была здесь, а?
У парашютной вышки стоял широкоплечий парень из ДОСААФа, наблюдал за прыжками.
− Товарищ инструктор, − подошли к нему ребята, − мы хотим с вышки прыгнуть.
− Детям нельзя, − уныло ответил парень, − весу в вас мало.
− А мы вдвоём. − Валерка и Рэмка расправили плечи, привстали на цыпочки. − Нам прыгнуть необходимо. Мы не вывалимся.
− Сказал, малы. − Он стукнул их друг о дружку и подтолкнул к барьеру.
Валерка и Рэмка опять лежали в траве. Да будь они взрослыми, они бы постыдились прыгать с вышки.
− Рэмка, ты мне друг?
− Ну, друг.
− Ты меня презираешь?
«Конечно, презираю, − хотел сказать Рэмка, − распустил нюни из-за девчонки», но почему-то смутился, отвёл от Валерки глаза и сказал:
− Нет… Что тут такого?
− Ты настоящий товарищ, Рэмка, ты мне помоги.
− Ладно.
В этот день друзья решили стать взрослыми. Разве интересно Кате смотреть на мальчишек, которые ходят в линялых неглаженых брюках, разбитых спортсменках и вытирают носы кулаками?
Небо и земля.
Сталь и честь.
* * *
Чтобы стать взрослыми, нужны деньги.
Приятели стояли на сквозняке и думали: где же достать денег?
С улицы в подворотню вошла Катя.
Ребята повернулись к стене, будто читают список ответственных съёмщиков.
Они даже не шелохнулись, когда Катя осторожно прошла позади них. Только Рэмка свёл лопатки, словно ему провели по спине холодным пальцем. Он смотрел на плакат − «Покупайте билеты денежно-вещевой лотереи». Когда Катя прошла, Рэмка сказал:
− Я знаю, где взять денег.
− Где?
Рэмка кивнул на плакат. У каждого из них было по пять лотерейных билетов. Они с нового года копили деньги на эти билеты, потому что на тридцать копеек можно выиграть автомашину «Волга».
− Не годится, − сказал Валерка. − Ещё когда мы выиграем… в ноябре.
− Нет, годится, − сказал Рэмка. − Мы эти билеты продадим, и у нас будут деньги.
− А «Волга»?
− «Волгу» выиграем в следующий раз.
Валерка долго смотрел на плакат. Там по нарисованной дороге катила нарисованная машина и нарисованный парень улыбался мальчишкам нарисованной улыбкой.
− Ты настоящий товарищ, − прошептал Валерка.
В этот же день мальчишки стояли возле большого универмага и бойко выкрикивали:
− Приобретайте билеты денежно-вещевой лотереи!
− Дружно поможем государству!
− Имеется возможность выиграть автомобиль «Волга», дачный домик и холодильник.
− Купите счастливый билет!
− Чем вы тут торгуете? − спросил у мальчишек грузный насупленный милиционер. Он уже растопырил пальцы, готовясь схватить мальчишек за воротники.
− Вы нас не оскорбляйте! − возмутился Валерка. − Мы вовсе не торгуем. Мы распространяем билеты денежно-вещевой лотереи.
− Почём? − осведомился милиционер.
− Тридцать копеек. На билетах написано, − вежливо объяснил милиционеру Рэмка и заорал во всё горло: − Приобретайте билетики! Проявим инициативу! Граждане, попытаем своё личное счастье!
Милиционер отошёл в сторонку, потом вернулся:
− От какой общественной организации распространяете?
− От Государственного банка СССР, − ляпнул Валерка.
А Рэмка вежливо объяснил:
− Мы же по собственной сознательности. Это общественно полезное дело, а вы нас в чём-то подозреваете.
Чтобы покончить с этим щекотливым делом, милиционер сказал:
− Сколько у вас там билетов осталось?
− Четыре.
− Я приобретаю все. − Он отдал ребятам деньги и машинально потянулся к свистку: − А ну, марш отсюда!
Ребят как волной смыло.
* * *
Деньги − вещь удивительная. Ребята словно отяжелели от них. Ими овладело какое-то странное беспокойство.
− Просто к деньгам нужно привыкнуть, − говорил Валерка.
− Просто их нужно поскорее истратить, − говорил Рэмка.
Три рубля − сумма приличная, а если прибавить к ней сорок две копейки, полученные от родителей на кино и мороженое, то это уже целое богатство.
Валерка и Рэмка стояли на лестнице. Валерка − в отутюженных брюках и чистой рубашке. Рэмка сказал: «Буду я наряжаться», − но майку всё же надел новую. Каждый держал в руках по кульку конфет.
Они ждали Катю. От скуки ребята принялись кататься на перилах и прыгать сразу через четыре ступеньки.
− Давай съедим по конфетке, − предложил Рэмка.
− Нельзя. Катька заметит, что отъедено.
− Давай из моего. Я ведь не собираюсь дарить.
Рэмка поставил свой пакет на батарею и достал из него две конфеты.
− Бери.
С конфетами время побежало быстрее.
Разноцветные фантики ложились на лестничную площадку, как яркие осенние листья. Когда кулёк опустел, Рэмка надул его и грохнул об ладошку.
− Зачем же вы мусорите?
У самых перил стояла Катя. В её позе отчётливо угадывалась готовность убежать, если что.
Рэмка, весёлый и великодушный от конфет, улыбнулся во всю ширину перемазанных щёк.
− Здравствуй, Катя. Это не мусор. Это фантики. Мы их мигом. Мы тебя ждём.
− Зачем я вам понадобилась? − спросила Катя.
Валерка выступил вперёд и неловко протянул ей кулёк.
− Это тебе.
У Рэмки вдруг сделалось горько во рту. Он зло посмотрел на Валерку: «Мои конфеты ел, а свои один Катьке дарит».
− Это от нас: от меня и от Рэмки. Ешь на здоровье, − сказал Валерка.
Может быть, Катя проголодалась, может быть, она решила не упускать случая и тут же приступить к воспитанию мальчишек, а может, и по другим каким причинам, но от конфет она не отказалась, даже села на подоконник между приятелями и предложила:
− Давайте есть вместе.
Валерка взял конфету двумя пальцами, осторожно, как мотылька.
− Ты знаешь, − сказал он, − мы с Рэмкой уже наелись. Мы с ним уже три килограмма съели.
«Врёт, и всего-то полкило было в двух кульках», − подумал Рэмка. Есть конфеты он отказался. Настроение у него начало портиться. Катя почти всё время разговаривала с Валеркой. А тот разошёлся и начал есть конфеты без зазрения совести: Катя − одну, он − две.
Рэмка сидел мрачный, двигал скулами и всё время старался придумать такое, чтобы Катя сразу повернулась к нему и больше уже с Валеркой не разговаривала.
− Хватит тебе конфеты есть, − сказал он вдруг. − Объешься.
Катя поперхнулась и, замигав глазами, посмотрела на Рэмку. Рэмка растерянно шмыгнул носом.
− Это я не тебе. Ты ешь. Это я Валерке. Три кило сожрал, и всё мало. Куда в него только лезет?
Катя засмеялась и весело посмотрела на Валерку.
− Никогда бы не подумала, что ты так много ешь. Ты совсем не толстый. Ты, наверное, сильный.
− Да, я очень сильный, − согласился Валерка. − Я в классе всех на лопатки кладу одной левой, не напрягаясь.
Рэмка покраснел от такого вранья. Они учились с Валеркой в одном классе и если дрались с кем-нибудь, то обязательно вдвоём.
− Я ещё стихи сочинять могу, − продолжал Валерка. − С парашютной вышки прыгаю…
Рэмка соскочил с подоконника.
− Хватит, − сказал он. − Пошли.
− Куда? − спросила Катя.
− В парк. Мы знаем, где качели есть и карусели.
− Пойдём, Катя, − поддержал Рэмку Валерка. − Посмотришь, как я на качелях могу. Вокруг. Солнцем… А если хочешь, в кино пойдём. − Валерка разбежался и прыгнул через четыре ступеньки. Не будь Кати, Рэмка прыгнул бы тоже, но сейчас он пошёл как полагается. Зато Катя разбежалась и прыгнула. Она зацепилась за третью ступеньку и чуть не упала носом.
«Ого», − подумал Рэмка и бросился ей помогать.
− Здорово ты прыгаешь, − похвалила Валерку Катя. − А я не могу так, потому что девчонка, наверное.
− Это пустяки, − утешил её Валерка, − это никакой роли не играет. Я тебя научу.
Тут Рэмка не выдержал, присел и прямо с места прыгнул через четыре ступеньки.
− Ого, − сказала Катя и засмеялась.
В автобусе было свободно.
Пока Валерка с важным видом платил за проезд, Рэмка уселся рядом с Катей.
− Давай считать тёток в красных платьях, − предложил он.
− Давай.
Валерка сел впереди, обернулся и укоризненно посмотрел на Рэмку.
− Тёток неинтересно, − сказал он. − Давайте считать бородатых стариков.
− Давайте, − согласилась Катя.
Но тут перед Валеркой остановилась женщина с ребёнком на руках, и ему пришлось уступить ей место. Валерка стал рядом с Рэмкой.
− Вон старик газированную воду пьёт. Раз… − сказал Валерка. − Вон второй из магазина выходит. Два… − Он толкнул легонько Рэмку в бок: мол, сойди, мне нужно рядом с Катей сидеть.
Рэмка пожал плечами.
− Вон тётка в красном платье.
− А вон вторая, − сказала Катя.
Валерка насупился и пошёл вперёд. Он устроился там на свободном месте и стал грустно глядеть в окно.
Пятнадцать женщин в красных платьях насчитали Рэмка и Катя и шесть стариков. Они заспорили было, считать или нет двух бородатых парней, но тут Валерка крикнул:
− Приехали уже! Вылезайте.
Днём в парке народу мало. Только малыши, которые ещё не уехали со своими бабушками на дачу, да студенты с усталыми глазами. Малыши играют в песок, норовят забежать на газон за одуванчиком. А студенты смотрят в свои книги, смотрят и, наверное, ничего не видят, потому что глаза у них то и дело закрываются.
Валерка купил билеты на качели. Два дал Рэмке.
− Рэмка, ищи себе пару. Одного на качели не пускают. А я с Катей покачаюсь.
− Ой, я с тобой боюсь, − сказала Катя. − Ты очень высоко. Можно, я лучше с Рэмом?
− Я легонько буду, − принялся уверять её Валерка. Но Рэмка схватил Катю за руку и побежал с нею к лодкам.
«Вот и сиди один, − думал он. − Не будешь хвастать и врать. Не врал бы, так качался бы со своей Катькой». Он подсадил Катю, а когда под днищем опустилась тормозная доска, Рэмка принялся раскачивать лодку так сильно, словно хотел сделать полный оборот, который называется солнцем.
Валерка смотрел, как высоко взлетают качели, как Катя смеётся, как Рэмка старается раскачать лодку выше всех.
− Ладно, − бормотал Валерка. − А ещё товарищ…
− Теперь со мной, − подскочил он к Кате, когда они с Рэмкой вышли из-за барьера.
− Ой, не могу. У меня всё кружится.
Валерка стиснул зубы, посмотрел по сторонам. Около забора стояла курносая девчонка в сатиновых тренировочных штанах и белой майке. Она огорчённо смотрела на качели и перебирала на ладошке мелочь. Валерка схватил её за руку.
− Пошли качаться, у меня билет есть. Ты не трусишь?
− Сказал, − засмеялась девчонка. − Смотри, как бы ты сам не струсил.
Катя следила, как взлетают качели − вверх-вниз, как дружно и равномерно приседают Валерка с девчонкой в белой майке, как косы хлещут девчонку по лицу, и молчала, закусив губу.
Валерка вышел с площадки, припадая на одну ногу.
− Здорово покачались. Даже нога онемела. Молодец девчонка, ни капельки не боится.
Катя поднялась со скамейки.
− Я тоже не боюсь. Мы ещё выше вас раскачаемся. Рэм, у тебя есть деньги? Пойдём ещё…
Рэмка направился к кассе. Валерка догнал его, взял за руку.
− Слушай, − сказал он. − Кто в Катю влюблён: я или ты? Ты мне помогать обещал. А сам… Так товарищи не поступают.
− Я и помогаю! − вспылил Рэмка. − Я не виноват, если ты всё время врёшь да хвастаешь.
Валерка наморщил лоб.
− Если ты пойдёшь с ней качаться, ты мне больше не друг. Имей в виду.
Рэмка долго стоял у кассы, раздумывая, как поступить.
«Возьму и скажу Валерке: убирайся, пожалуйста, и к Кате больше не приставай, − я теперь за неё заступаюсь. Нет, это будет нечестно: Валерка первый в неё влюбился». Рэмка нерешительно посмотрел на товарища.
− Мальчик, тебе на качели? − высунулась из окошечка кассирша. − Не стой, закрыто на обед.
− Что? − встрепенулся Рэмка.
− Закрыто на обед, − повторила кассирша и опустила фанерную заслонку.
Рэмка убрал деньги в карман.
Валерка посмотрел на него подозрительно.
− Купил?
− Нет…
Они подошли к Кате.
− Билетов нет, − сказал Рэмка, − закрыто на обед.
«Молодец, − подумал Валерка. − Рэмка не подведёт». А вслух сказал:
− Катя, хочешь эскимо? Мы тебе хоть десять штук купим, − и вытащил деньги из кармана.
Рэмка тоже вытащил деньги.
− Хочешь, правда купим?
− Откуда у вас столько денег? − спросила Катя.
− Лотерея… − Валерка помахал деньгами около носа, как веером, и опять похвастал: − У нас денег сколько хочешь, хоть сто рублей…
Катя встала, поймала его за руку.
− Мальчики, не нужно эскимо покупать. Давайте лучше купим настольный теннис для всего двора, а то вы всё по крышам лазаете.
Валерка и Рэмка переглянулись.
«Молодец», − подумал Рэмка.
Всю дорогу до магазина спорттоваров Рэмка шёл позади. Он смотрел себе под ноги, а когда поднимал глаза, то невольно замечал женщин в красных платьях и считал про себя.
Кроме настольного тенниса, ребята купили две маленькие трёхсотграммовые гантели − Кате в подарок.
− Это тебе, − сказали они, − будешь мускулы развивать. А завтра приходи во двор, мы тебя в настольный теннис научим.
* * *
Выходной день называется воскресеньем. Очень красивое слово, хоть и не совсем понятное. Наверное, он называется так потому, что неделя кончилась, всё плохое ушло и начинается новое, весёлое.
В душе у Кати словно раскручивалась пружина, которая сбросила одеяло, толкнула её с постели и поставила на пол. Кате хотелось перевернуться через голову, но она не умела. Поэтому Катя вскинула вверх руки и ногу. Она бы вскинула и другую ногу, но на чём же тогда стоять.
Она встряхнула простыни, застелила кровать, а сама думала: «По-моему, оба они хорошие. Оба красивые. Рэм очень честный, потому что больше молчит и глаза у него суровые. Он, наверное, будет учёным-атомщиком. Валерка тоже… У него глаза блестят, и говорить он мастер. Он, наверное, будет поэтом. Оба они сильные и ловкие. И не такие уж невоспитанные».
Катя достала из-под кровати гантели, стукнула их одна о другую и принялась упражняться, как учили её вчера мальчишки. Руки вверх. Руки к плечам. Руки в стороны. Приседание − руки перед собой.
Катин отец, когда приезжал из Североморска, тоже упражнялся по утрам с гантелями. Только его гантели очень тяжёлые. Когда отец уезжает, мама вытаскивает их в коридор по одной штуке и всегда ворчит:
− Дай ему волю, он всю квартиру железом загадит.
Папа по утрам всегда напевал песенку:
Пума рума ра,
Пума рума ра.
Оп-ля!
Катя размахивала своими лёгкими гантелями и пела, как отец:
Пума рума ра…
В комнату вошла мама.
− Иди завтракать, − сказала она. Увидела у дочки гантели в руках и нахмурилась. − Это ещё что?
− Мускулы развивать, − ответила Катя. − Это мне Валерик и Рэм подарили.
Брови у мамы приподнялись, глаза стали круглыми.
− Это которые у тебя бант отняли? С хулиганами дружбу завела.
− Они не хулиганы совсем. Они добрые. Они меня вчера конфетами угощали. И теннис купили для всего двора.
Мамины брови поднялись ещё выше. Она отняла у Кати гантели, хотела бросить их и, не найдя куда, положила в карман передника.
− Конфетами угощали! Скажите пожалуйста, какие отношения! Ты что себе думаешь?.. Рано тебе этим заниматься!
− Чем «этим»? − спросила Катя шёпотом и села на краешек постели. − Я ничем не занималась… Мы качались на качелях.
− Конфеты, качели, гантели, теннис − это уже слишком!
Мама села на кровать возле Кати.
− Это же улица… Где они деньги взяли? Ты подумала, откуда у них деньги?
− Не знаю… Они, кажется, в лотерею выиграли!
− Вот-вот, − почему-то обрадовалась мама. − Они украли облигацию «золотого» займа. Превосходная компания!
Катя съёжилась и притихла. Мама говорила во весь голос:
− Нужно вовремя пресечь, пока они не скатились совсем. Это твой долг! Они ещё могут стать честными…
Мама сняла фартук, больно ударив себя гантелями по колену.
− Одевайся! − крикнула она. − Сейчас же идём.
− Куда?
Катя шла за мамой по лестнице. Она считала ступеньки и бормотала про себя:
− Не может быть… Неправда…
У Валеркиной двери Катя заплакала:
− Я не пойду… Это неправда…
Мама схватила её за руку и силой втащила в Валеркину квартиру.
* * *
«Пинг-понг. Пинг-понг», − звенит целлулоидный мячик. Он скачет по столу с самого утра. Мячик можно колотить сколько хочешь, ему не больно. Но и у мячика есть запас прочности: грубый, неверный удар − и на мячике трещина.
Выходят во двор ребята − и прямо к столу.
− Кто последний? Я за вами.
Играют на вылет.
− Подходи! − кричат Валерка и Рэмка. − Теннис для всех. На всё общество!
Валерка и Рэмка поглядывают на Катино окно − очень уж долго она сегодня.
Из парадной вышел Валеркин отец.
− Вот что, голубчики, пойдёмте. − Он ухватил приятелей покрепче за воротники.
Когда отцы говорят такое, значит, ничего хорошего впереди не ждёт. Игра остановилась. Кто-то начал отвязывать сетку. Кто-то сложил в коробочку мячи и ракетки.
− Всё равно играйте, − сказал Рэмка.
− Теннис для всех, − добавил Валерка.
Они дёргались в отцовских руках, бормоча:
− А что мы такое сделали?..
Валеркин отец держал их крепко. Он провёл друзей мимо дворничихи. Дворничиха нахмурилась и сочувственно покачала головой. Он провёл их мимо управхоза. Управхоз почесал затылок. Ребята у теннисного стола дружно молчали. Малыши в песочнице отложили на время совки и формочки.
В большой комнате сидела Валеркина мать, Майя Петровна.
− Вот они, субчики, − пихнув мальчишек к столу, сказал отец.
− Мы работаем, времени у нас мало, но мы стараемся, чтобы ты стал хорошим человеком, − начала Майя Петровна, − а ты… − Глаза у Майи Петровны были красные и нос тоже. − Слушай, Александр, − сказала она мужу, − я не верю… Не могу я в это поверить…
− Сознавайся, ты у матери деньги стянул?! − загремел Валеркин отец на всю комнату.
Майя Петровна поморщилась.
− Тише, тише, − сказала она. − Если Валерий виноват, он сознается. Валерий, может быть, на вас кто-нибудь дурно влияет?
− Никто на нас не влияет! − горячо выкрикнул Валерий. − С Рэмкой мы с первого класса дружим, и никаких денег мы не брали, хоть режьте нас, хоть калёным железом!..
− Не кричи на родителей! − топнул ногой отец. − Ты ещё комар, букашка!
− Видишь ли, Валерий, − снова начала Майя Петровна, − нам сейчас рассказали странные вещи. − Она неуверенно потянулась рукой к столу.
Мальчишкам стало ужасно тоскливо. На столе возле вазы с тюльпанами лежали две маленькие чёрные гантели.
− Выворачивайте карманы! − скомандовал Валеркин отец.
Валерка и Рэмка подчинились. Они выложили на стол оставшиеся пятьдесят четыре копейки.
Майя Петровна глубоко вздохнула, поднялась с дивана и пошла в кухню.
Муж проводил её взглядом, горестно крякнул и подтолкнул мальчишек к дивану.
− Довёл мать, босяк… А ну, ложитесь!
Валерка лёг на диван, словно собрался вздремнуть, сунул в рот кулак и закрыл глаза.
− Меня вы пороть не имеете права! − запротестовал Рэмка. − Я не ваш сын… Мы ничего не сделали!
− Мой не мой, а ложись. Я тебя выдеру, твои же родители мне спасибо скажут. Ты думаешь, это приятное дело − вас, паршивцев, ремнём пороть?
Рэмка отскочил.
− Всё равно не дамся!
Валеркин отец подумал-подумал, потом вздохнул и, сняв ремень с брюк, нацелился Валерке по тому самому месту, в которое принято вкладывать основы морали и чести.
Валерка съёжился, засунул кулак поглубже в рот.
Рэмка вцепился в край стола.
− Обождите! − крикнул он. − Мы с Валеркой всё вместе делали, вместе и порите. − Он потеснил товарища на диване, засунул в рот кулак, на его манер, и промычал: − Нахиахи… (Начинайте.)
Вдвоём было спокойнее ждать, и ремень не казался страшным. Мальчишки потеснее прижались друг к другу, уставились в одно и то же пятнышко на диване и напрягли мускулы.
Но тут отворилась дверь. В комнату вбежала Майя Петровна с продуктовой сумкой.
− Подожди! − крикнула она мужу и, приподнявшись на цыпочки, зашептала: − Вот деньги, как это я их не заметила? Под газету завалились. − Она посмотрела на мальчишек с состраданием и спросила: − Вам больно, мальчики?
Отец отшвырнул ремень, проворчал зло:
− Слушаешь всяких дур…
− Да, да, − бормотала Майя Петровна, − они нам всё расскажут… Пойдём в кухню.
Ребята спокойно сопели. Они думали о чудовищном предательстве, о боли, которую можно причинить без ремня, ножа и калёного железа.
Валерка вытащил изо рта кулак, проглотил что-то раз в пять побольше кулака, солоноватое и стыдное. Проглотил с трудом, с большим усилием, но, может быть, поэтому глаза у него стали сухими и твёрдыми.
− Тебе хорошо, Рэмка, − прошептал он. − Ну, выдрали бы − не привыкать. − Потом он положил руку на Рэмкино плечо. − Не стоящее это дело − любовь.
Рэмка по-прежнему смотрел на пятнышко.
− Ага, − печально прошептал он.
В комнате было тихо, только со двора доносился звук целлулоидного мяча: «Пинг-понг. Пинг-понг».
Здесь, на диване, друзья поклялись, что ни одни девчонка не затронет их сердец до самого гроба.
− Небо, земля. Сталь и честь. Мы сказали клятву. Хук.
