Помню, я несколько раз в жизни был рад до беспамятства. Первый раз, когда я, еще маленький, получил на Рождество в подарок от Юнатана санки, на которые он долго копил деньги. А еще в тот раз, когда я очутился в Нангияле и увидел Юнатана на берегу реки. И весь тот первый замечательный вечер в Рюттаргордене, когда я был до одури рад. Но все же ни с чем, ни с чем не сравню я ту минуту, когда увидел Юнатана на полу у Маттиаса. Я и не думал, что можно так радоваться! Казалось, будто в душе у меня что-то так и звенит от радости.
Я не дотронулся до Юнатана. Не разбудил его. Я даже не завопил от радости. Постоял тихонько, потом просто лег рядом с ним и заснул.
Как долго я спал? Этого я и сам не знаю. А когда я проснулся!.. Да, когда я проснулся, Юнатан сидел на полу рядом со мной. Он сидел и улыбался. Никто не выглядит таким добрым, как Юнатан, когда он улыбается. А я-то думал, не будет ли он недоволен, что я приехал. Ведь он, может быть, забыл, как звал на помощь. Но сейчас я убедился, что он так же рад, как я. И я улыбнулся ему в ответ. И так мы сидели, глядя друг на друга, и ни один из нас не говорил ни слова.
— Ты звал на помощь, — сказал я наконец. Юнатан перестал улыбаться.
— Почему ты кричал? — спросил я.
Видно, ему было тяжело думать и говорить об этом. Он тихо ответил:
— Я видел Катлу, я видел, что она делала.
Мне не хотелось мучить его и спрашивать про Катлу. К тому же мне самому нужно было рассказать ему Многое, прежде всего про Юсси.
Юнатан с трудом поверил моим словам. Он побледнел и чуть не заплакал.
— Юсси! Нет, нет, только не Юсси! — воскликнул он со слезами на глазах.
Но потом он вскочил на ноги:
— София должна сейчас же узнать об этом!
— А как ей сообщить?
— Здесь одна из ее голубок, Бьянка, — ответил он, — она полетит сегодня вечером назад.
Голубка Софии, я так и подумал! Я сказал Юнатану, что, если бы не эта голубка, я был бы сейчас не здесь, с ним, а в пещере Катлы.
— Это просто чудо, — сказал я, — что из всех домов в Долине Терновника я выбрал именно тот, где нашел тебя. Но если бы Бьянка не сидела возле этого дома, я бы проехал мимо.
— Бьянка, Бьянка, спасибо тебе за то, что ты там сидела, — сказал Юнатан.
Но больше у него не было времени слушать меня, он торопился. Он поцарапал дверь ногтями. Послышался тихий звук, как будто царапалась крыса. Но дверь тут же отворилась, и Маттиас заглянул в комнату.
— Наш маленький Сухарик все спит да спит, — начал он, но Юнатан прервал его:
— Принеси сюда, пожалуйста, Бьянку. Она должна улететь, как только стемнеет.
И он объяснил почему. Рассказал про Юсси. И Маттиас покачал головой, как делают старики, когда их что-то печалит.
— Юсси! Я знал, что это кто-то из Долины Вишен, — сказал он. — Потому-то Урвар и сидит теперь в пещере Катлы. Господи! Что за люди есть на свете!
Потом он пошел за Бьянкой и закрыл за собой дверь.
Здесь, у Маттиаса, для Юнатана было надежное убежище. Маленькая потайная комната без окон и дверей. Входить и выходить можно было только через дверцу, скрытую за буфетом. Никакой мебели, на полу один матрац и старый роговой фонарь, который тускло светил в темноте.
При свете фонаря я увидел, что Юнатан пишет письмо Софии:
«Проклятое навеки имя предателя — Юсси Золотой Петух. Быстрее займись им. Мой брат здесь».
— Бьянка прилетела вчера вечером, — сказал Юнатан, — чтобы сообщить, что ты исчез, отправился искать меня.
— Подумать только! Значит, София разгадала загадку, которую я написал на стене кухни. Ну, когда она пришла и принесла суп.
— Какую загадку? — спросил Юнатан.
— «Я ищу его далеко за горами».
Я рассказал ему, что я написал.
— Это чтобы София не волновалась, — объяснил я. Тут Юнатан засмеялся:
— Не волновалась, какой заботливый! А я? Ты думаешь, я не волновался, зная, что ты мотаешься где-то по горам Нангиялы?
Наверно, у меня был пристыженный вид, потому что брат поспешил меня успокоить:
— Дорогой мой, храбрый Сухарик, ну конечно, нам здорово повезло, что ты оказался в пещере! А еще больше повезло, что ты попал сюда, это просто счастье!
В первый раз он назвал меня храбрым, и я подумал, что если я и дальше буду так поступать, то, может, заслужу право носить фамилию Львиное Сердце и Юсси не посмеет называть меня трусишкой.
Тут я вспомнил, что еще я написал на кухонном столе. Про Рыжую Бороду, который хочет получить белых лошадей. Я попросил Юнатана приписать в письме еще одну строчку: «Карл говорит, что про Рыжую Бороду все неправда».
Я рассказал также, как Хуберт спас меня от волков, и Юнатан заявил, что всю жизнь будет ему за это благодарен.
Когда мы выпустили в полет Бьянку, на Долину Терновника спустились сумерки. Внизу, на склоне, а домах и во дворах стали зажигаться огни. Все вокруг казалось таким мирным и спокойным. Можно было подумать, что люди в этих домах сидели и ели вкусный ужин или разговаривали друг с другом, играли с детьми, напевали им песенки и были счастливы. Но мы-то знали, что это все не так, что вряд ли у них есть еда, что они вовсе не спокойны и рады, а несчастны. Люди Тенгиля, расхаживая по верху стены с мечами и копьями, старались, чтобы они не забывали об этом.
В окнах Маттиаса огонь не горел. В доме у него было темно и тихо, будто там не обитала ни одна живая душа. Мы находились не в доме, а в саду. Маттиас стоял возле угла дома, а мы с Юнатаном, взяв Бьянку, спрятались в кустах терновника, которых здесь была так много. Я так люблю эти дикие розы, их прекрасный, несильный, нежный запах. Но тогда я подумал, что теперь этот запах будет всегда напоминать мне, как мы с Юнатаном крались по кустам, как сильно колотилось сердце, как совсем рядом с нами, на гребне стены, вглядывались и вслушивались в темноту люди Тенгиля, изо всех сил стараясь услышать имя: «Львиное Сердце».
Юнатан слегка намазал себе лицо сажей и надвинул капюшон на глаза. Он был вовсе не похож на себя. И все же он каждый раз рисковал жизнью, выходя из укрытия в тайной комнате, из «бункера», как он ее называл. Сотни людей искали его день и ночь. Я знал об этом и велел ему быть осторожнее, но он только повторял:
— Ну и что, пусть себе ищут!
Ему нужно было выпустить Бьянку так, чтобы никто не увидел, куда она летит.
Каждый солдат охранял свой участок. Самым опасным для нас был толстяк, который прохаживался по гребню стены сразу за усадьбой Маттиаса.
Но Маттиас стоял с роговым фонарем возле угла дома и подавал нам условленные сигналы.
— Когда я опущу фонарь, — объяснил он нам, — вы должны замереть, это значит, что Толстый Дудик совсем рядом. А когда подниму, значит, он завернул за угол стены и болтает с другим человеком Тенгиля. Тогда вы поскорее выпускайте Бьянку.
Так мы и сделали.
— Лети, лети! — сказал Юнатан. — Лети, моя Бьянка, через горы Нангиялы в Долину Вишен. Да остерегайся стрел Юсси!
Не знаю, понимали ли голуби Софии человеческий язык, но мне показалось, что Бьянка понимала. Потому что она приложила клюв к щеке Юнатана, как будто хотела успокоить его, и полетела. В сумерках она белела, так опасно белела! Как легко мог Дудик заметить ее, когда она пролетала над стеной!
Но он не заметил ее. Болтая, он не увидел и не услышал ее. Маттиас стоял на карауле и не опустил фонарь.
Увидев, что Бьянка исчезла вдали, я вцепился в Юнатана и стал уговаривать его поскорее вернуться в дом. Но он не хотел идти. Просил меня немного подождать. Вечер был такой прекрасный, воздух такой прохладный! Так легко дышалось! Видно, ему не хотелось заползать в маленькую душную комнатушку. Как хорошо понимал его я, так долго лежавший взаперти на своем кухонном диванчике в городе.
Юнатан сидел на траве, обхватив руками колени, и смотрел вниз, в долину. Он казался совершенно спокойным, как будто собирался сидеть там весь вечер, сколько бы солдат Тенгиля ни топало по гребню стены позади него.
— Почему ты вздумал сидеть здесь? — спросил я.
— Потому что мне это нравится, мне нравится смотреть на долину в сумерках. Нравится, что прохладный ветерок касается моих щек. И эти дикие розы, которые пахнут летом…
— И мне тоже все это нравится, — согласился я.
— И еще мне нравятся цветы, и трава, и деревья, и луга, и леса, и красивые маленькие озера, — добавил Юнатан. — Мне нравится, когда солнце встает, когда оно садится, когда светит луна и сияют звезды, и многое другое, что я сейчас и не припомню.
— И мне все это тоже нравится, — сказал я.
— Это нравится всем людям, — продолжал Юнатан, — и если им ничего другого не нужно, скажи мне, почему они не могут спокойно любоваться всем этим? Почему должен явиться какой-то Тенгиль и разрушить это?
Ответить я не мог, и тогда Юнатан сказал:
— Пошли, лучше нам вернуться в дом!
Но сразу пойти в дом мы не могли. Сначала нам нужно было ждать сигналов Маттиаса и узнать, где обретается Толстый Дудик.
Стало совсем темно. Мы уже не могли увидеть Маттиаса, видели только свет его фонаря.
— Он поднял фонарь, значит, этот дурацкий Дудик отошел! — сказал Юнатан. — Пошли быстро!
Но только мы побежали, как фонарь мгновенно опустился, и мы резко остановились. Мы услышали топот скачущих галопом лошадей; потом лошади остановились и кто-то заговорил с Маттиасом.
Юнатан толкнул меня в спину.
— Иди туда! — прошептал он. — Иди к Маттиасу!
Сам Юнатан юркнул в заросли терновника, а я, дрожа от страха, пошел на свет фонаря.
— Да я только вышел подышать свежим воздухом, — говорил Маттиас, — больно хорошая погода нынче вечером.
— Ишь ты, хорошая погода! — ответил грубый голос. — Разве ты не знаешь, что после захода солнца нельзя выходить? Что это карается смертной казнью?
— До чего же ты строптив, дед! — сказал другой. — Между прочим, где этот мальчишка?
— Да вот он, — ответил Маттиас, потому что я уже подошел к нему.
И я тут же узнал обоих всадников, потому что это были Ведер и Кадер.
— А ты не собираешься нынче ночью отправиться в горы, чтобы полюбоваться лунным светом? — спросил Ведер. — Кстати, как тебя звать-то, плутишка? Ты мне этого так и не сказал.
— Да меня называют просто Сухариком, — ответил я. Это я посмел сказать, ведь этого имени никто не знал, ни Юсси и никто другой, кроме Юнатана, меня и Маттиаса.
— Тоже мне Сухарик! — сказал Кадер. — Послушай-ка, Сухарик, ты думаешь, зачем мы сюда приехали?
Мне показалось, что ноги у меня подкашиваются. «Чтобы посадить меня в пещеру Катлы, — подумал я. — Видно, они раскаялись в том, что отпустили меня, и теперь пришли забрать». Что я еще мог подумать?
— Видишь ли, — продолжал Кадер, — мы ездим здесь по вечерам, чтобы проверять, исполняют ли жители приказ Тенгиля. Твоему деду это, смотрю я, трудно понять, так ты растолкуй ему, что вам обоим будет худо, если вы не привыкнете сидеть дома после того, как стемнеет.
— Да не забывай, — встрял Ведер, — что в другой раз тебе это даром не пройдет, если мы застанем тебя, где тебе быть не положено. Заруби это себе на носу, Сухарик! Умрет твой дед или нет, нам наплевать. Но ведь ты еще мал, а вырастешь, захочешь стать солдатом Тенгиля, не так ли?
«Солдатом Тенгиля! — подумал я. — Нет уж, да скорей я умру!» Но вслух я этого не сказал. Я до смерти боялся за Юнатана и не посмел злить их, поэтому вежливо ответил:
— Да, конечно, захочу.
— Хорошо, — сказал Ведер. — Тогда завтра утром ты можешь спуститься к большой пристани и увидеть Тенгиля, освободителя Долины Терновника. Завтра он переправится через Реку Древних Рек в золотой лодке и причалит к большой пристани.
Потом они собрались уезжать. Но в последний момент Кадер придержал коня.
— Послушай-ка, старик! — крикнул он Маттиасу, который уже был на полпути к дому. — Не видел ли ты красивого молодого парня по имени Львиное Сердце, а?
Я держал Маттиаса за руку и чувствовал, как он дрожал, но мой дедушка ответил спокойно:
— Не знаю я никакого Львиного Сердца.
— Ага, не знаешь, — сказал Кадер. — Но если ты случайно его встретишь, не забудь, что ждет того, кто его укрывает или помогает ему. Смертная казнь, запомнишь?
Тут мы вошли в дом, и Маттиас захлопнул дверь.
— Смертная казнь мне за это, смертная казнь мне за то! Больше эти люди ничего придумать не могут, — сказал он.
Едва замер стук копыт, как Маттиас снова вышел из дома с фонарем. И тут же вылез из кустов Юнатан, с исцарапанным лицом и руками, но довольный тем, что ничего страшного не случилось и что Бьянка отправилась в полет над горами.
Потом мы сели ужинать в кухне Маттиаса. Потайная дверца была открыта, чтобы Юнатан в случае опасности мог быстро спрятаться.
Но перед ужином мы с Юнатаном пошли в конюшню и задали корм лошадям. Как здорово было видеть их опять вместе! Они стояли рядом, голова к голове. Я подумал, что они, может быть, рассказывали друг другу, что с ними приключилось. Я дал им обоим овса. Юнатан хотел сначала остановить меня, но потом сказал:
— Ну ладно, пусть разок поедят! Но здесь, в Долине Терновника, овес лошадям больше не дают.
Когда мы вошли в кухню, Маттиас поставил на стол миску с супом.
— Больше у нас ничего нет, да и суп-то одна вода, — сказал он, — но все же похлебаем горяченького.
Я вспомнил про свой мешок, достал его и вынул оттуда лепешки и баранину. Юнатан и Маттиас только ахнули, и глаза у них просто засияли. До чего же мне приятно было устроить им целый пир. Я нарезал большие куски баранины, и мы принялись уплетать и суп, и хлеб, и баранину! Долго нам было не до разговоров. Под конец Юнатан сказал:
— Надо же, наелись! Я уже почти забыл, что значит наедаться досыта.
Я все больше радовался, что приехал в Долину Терновника, считая, что поступил правильно, как и следовало. И я рассказал подробно обо всем, что случилось со мной после того, как я выехал из дома, кончая тем, как Ведер и Кадер помогли мне попасть в Долину Терновника. Почти все я уже успел раньше рассказать им, но Юнатану хотелось слушать об этом еще и еще. В особенности про Ведера и Кадера. При этом он хохотал так, как я и ожидал от него. И Маттиас тоже смеялся.
— Не больно ушлые люди у Тенгиля, — сказал Маттиас, — хотя сами они считают себя жуткими хитрецами.
— Куда там, — согласился я, — даже я смог их обмануть. Если бы они только знали, что помогли пробраться в Долину Терновника тому самому младшему братишке, которого так хотели сцапать, и отпустили его на свободу.
Сказав это, я вдруг призадумался. Раньше я не подумал об этом, но теперь спросил:
— А как, в самом деле, ты-то, Юнатан, попал Я Долину Терновника?
Юнатан рассмеялся.
— Я запрыгнул сюда, — ответил он.
— Как это запрыгнул? Уж не на Гриме же?
— Именно на Гриме. Другого коня у меня нет. Да, я знал, я видел, как здорово прыгает Грим с Юнатаном на спине. Но перемахнуть через стену, окружающую Долину Терновника! В это не поверил бы ни один человек.
— Понимаешь, тогда стена была еще не совсем достроена, — объяснил Юнатан. — Не везде на полную высоту. Хотя высота и там была немалая, можешь мне поверить.
— Ну а как же стражники? Никто тебя не видел? Юнатан надкусил хлеб и снова захохотал.
— Еще бы не заметили! Да они гнались за мной целой тучей, и Грим получил стрелу в спину. Но я удрал от них, и один добрый крестьянин спрятал и меня и Грима у себя в сарае. А ночью он привел меня сюда, к Маттиасу. Теперь ты знаешь все.
— Нет, далеко не все, — вмешался Маттиас. — Ты не знаешь, что люди у нас в долине слагают песни про эту скачку и про Юнатана. Его приезд к нам — единственная радость в Долине Терновника с тех пор, как Тенгиль ворвался к нам и превратил нас в рабов. «Юнатан, заступник наш», — поют они, потому что верят: он освободит Долину Терновника. И я тоже в это верю. Ну, теперь ты знаешь все.
— Нет, всего ты не знаешь, — возразил Юнатан, — ты не знаешь, что после того, как Урвара заточили в пещеру Катлы, тайную борьбу в Долине Терновника возглавил Маттиас. Это Маттиаса они должны называть своим заступником, а не меня.
— Нет, я слишком стар, — сказал Маттиас. — Ведер прав, какая разница, жив я или помер!
— Нельзя так говорить, — вмешался я, — ты мой Дедушка.
— Да, ради этого мне стоит жить. Но возглавлять борьбу я уже больше не гожусь. Это дело молодых.
Он вздохнул:
— Ах, если бы только Урвар был здесь! Но он теперь будет сидеть в пещере Катлы до тех пор, покуда Катла не примется за него.
Тут я увидел, что Юнатан побледнел.
— Мы еще посмотрим, — пробормотал он, — за кого Катла примется.
И после добавил:
— А теперь за работу! Даже ты, Сухарик, не знаешь, что в этом доме мы днем спим, а ночью работаем. Идем, сейчас ты увидишь!
Он пролез первым в «бункер» и показал мне кое-что. Он отодвинул матрац, на котором мы спали, вынул несколько широких шатких половиц, и я увидел черную дыру в земле.
— Здесь начинается подземный ход, — объяснил Юнатан.
— А где он кончается? — спросил я, хотя был почти уверен в том, каков будет ответ.
— В чащобе, по другую сторону стены, — сказал он. — Там он окончится, когда будет готов. Еще пару ночей работы, и он дотянется туда, куда нам надо.
Он спустился в этот лаз.
— Я должен прорыть еще несколько метров, — сказал он. — Сам понимаешь, не могу же я вылезти и земли под самым носом у Толстого Дудика.
Потом Юнатан исчез, а я долго сидел и ждал. Наконец он вернулся с полным корытом земли. Я волоком протянул корыто в кухню, к Маттиасу.
— Вот еще землица для моего огорода, — пошутил Маттиас. — Было бы у меня хоть немного гороха и бобов, я посадил бы их, и не пришлось бы голодать.
— Как бы не так, — ответил Юнатан. — Из каждых десяти бобов на твоем огороде Тенгиль взял бы девять, разве ты забыл это?
— Твоя правда, — согласился Маттиас, — покуда Тенгиль хозяйничает в Долине Терновника, здесь будут царить нужда и голод.
Пока Маттиас высыпал землю из корыта, я стоял в дверях на карауле. Юнатан велел мне свистеть, если я замечу хоть малейшую опасность. Я должен был насвистывать один мотив, которому Юнатан выучил меня еще давно, когда мы жили на Земле. В то время мы часто насвистывали вместе по вечерам, когда ложились спать. Так что свистеть я умел хорошо. Юнатан снова спустился в лаз, чтобы продолжать работу, а Маттиас закрыл дверцу и задвинул ее буфетом.
— Запомни хорошенько, Сухарик, — сказал он, — когда Юнатан роет землю, дверца должна быть закрыта и буфет поставлен на место. Помни, что ты находишься в стране, где живет и хозяйничает Тенгиль.
— Да уж этого я не забуду, — сказал я.
В кухне было темно. На столе горела единственная свеча, но и ту Маттиас погасил.
— Темной должна быть ночь в Долине Терновника, — продолжал он. — Ведь здесь слишком много глаз, которые желают видеть то, что им не положено.
Потом он опять пошел выносить землю, а я встал в открытых дверях на караул. Везде царила тьма, как и хотел Маттиас. Темно было в домах, темным было и небо над Долиной Терновника. Ни звезд, ни луны, кругом кромешная тьма, и я ничего не мог различить. Стало быть, и все ночные глаза, о которых говорил Маттиас, тоже ничего не видели, и это немного утешало меня.
Мне было тоскливо и жутковато стоять одному в темноте и ждать. Маттиас так долго не возвращался. Я начал беспокоиться и волновался все сильнее и сильнее. Почему он не шел так долго? Я напряженно вглядывался в темноту. Но что это, куда подевалась тьма? Внезапно стало намного светлее. Я увидел, что лунный свет стал пробиваться сквозь тучи. Хуже этого ничего не могло быть, и я молил Бога, чтобы Маттиас успел вернуться, покуда темнота вовсе не рассеялась, ведь тогда его тут же заметят. Но было уже поздно. Потому что луна уже светила в полную силу и заливала светом всю долину.
И при свете луны я увидел Маттиаса. Он пробирался с корытом по кустам довольно далеко от дома. Я стал дико озираться по сторонам, ведь мне велено было стоять на карауле. И тут я, к своему ужасу, увидел, что Дудик, этот Толстый Дудик, спускается со стены по веревочной лестнице.
Трудно свистеть, когда тебе страшно, и у меня это получилось неважно. Я кое-как просвистел свой мотивчик, и Маттиас быстро, как ящерица, юркнул в ближайшие кусты терновника. Но тут меня схватил Дудик.
— Ты что это свистишь? — прорычал он.
— Да я… я сегодня выучил этот мотив, — промямлил я. — Раньше я не умел свистеть, а сегодня вдруг научился. Хочешь послушать?
Я опять принялся свистеть, но Дудик оборвал меня:
— Заткнись! Хоть я и не знаю, запрещено свистеть или нет, однако скорее всего запрещено. Не думаю, чтобы Тенгилю это понравилось. А почему дверь у тебя не заперта? Не знаешь, что ли, что не положено?
— А что, Тенгилю не нравится, когда дверь открыта?
— Поговори мне еще! Делай, что тебе сказано! Но дай мне сперва ковш воды. Я чуть не помер от жажды, пока ходил по стене.
«Что будет, если он пойдет за мной в кухню и увидит, что Маттиаса нет в доме? — пронеслось у меня в голове. — Бедный Маттиас, ведь тех, кто выходит ночью из дома, ждет казнь, сколько раз мне уже говорили об этом!»
— Сейчас принесу, — быстро сказал я. — Подожди здесь, я дам тебе напиться.
Я вбежал в дом и стал шарить в кухне, не зная, в каком углу стоит бочка с водой. Потом я нашел ковшик и зачерпнул из бочки. И тут я почувствовал, что кто-то стоит за моей спиной. Да, кто-то стоял в темноте почти вплотную ко мне. Я похолодел от ужаса.
— Зажги свет! — приказал Дудик. — Я хочу поглядеть на эту крысиную нору.
Руки у меня дрожали, да и весь я дрожал, но все-таки мне удалось зажечь свечу.
Дудик взял ковш и стал пить. Он все пил и пил, словно в нем не было дна. Потом он швырнул ковш, и его противные глаза стали шарить по кухне. И тут он задал вопрос, которого я так боялся:
— А где этот старик Маттиас, что живет здесь? Я молчал, не зная, что ответить.
— Не слышишь, что ли, о чем тебя спрашивают? Где Маттиас?
— Спит, — ответил я, надо ведь было что-нибудь придумать.
— Где он спит?
Я знал, что рядом с кухней была небольшая каморка, где стояла кровать Маттиаса. Но я также знал, что в эту минуту его там не было. И все же я показал на дверь каморки и сказал:
— Вон там!
Я пропищал эти слова еле слышно. Они прозвучали так жалобно, что Дудик презрительно захохотал.
— Нескладно ты врешь, — сказал он. — Погоди-ка, сейчас поглядим!
Он был так доволен, что уличил меня во лжи. Радовался, что теперь Маттиаса казнят, а его Тенгиль наверняка похвалит.
— Дай-ка мне свечу! — велел он, и я исполнил приказание.
Мне хотелось броситься к дверям, выскочить в сад и велеть Маттиасу бежать, пока не поздно, но я не мог сдвинуться с места. От страха меня тошнило.
Дудик видел это и злорадно ухмылялся. Он не торопился, вовсе нет, он тянул время, чтобы я напугался еще сильнее. Позлорадствовав вволю, он сказал:
— Ну, пошли, парень, покажешь мне, где спит старик Маттиас.
Он распахнул ногой дверь каморки и втолкнул меня туда так сильно, что я запнулся о высокий порог. Дудик поднял меня рывком и остановился, держа свечу в руке.
— Ах ты, врунишка, давай показывай, где дед!
Я не смел ни шелохнуться, ни поднять глаза. Я был в полном отчаянии, мне хотелось умереть!
Но тут, когда я уже ни на что не надеялся, послышался сердитый голос Маттиаса:
— Что тут за шум? Даже ночью человеку не дают покоя!
Я поднял глаза и увидел, что Маттиас сидит на постели в дальнем, самом темном углу комнаты и щурится на свет. Он был в одной рубашке, всклокоченный, как будто только что проснулся. А у раскрытого окна стояло прислоненное к стене корыто. Да, видно, мой новый дедушка был проворней ящерицы!
А на Дудика было почти что жалко смотреть. Он стоял, тупо уставясь на Маттиаса. Никогда еще не видел я такой дурацкой рожи!
— Да я просто зашел, чтобы напиться воды, — мрачно заявил он.
— Воды? Да как же так? — спросил Маттиас. — Разве ты не знаешь, что Тенгиль запретил вам пить нашу воду? Он думает, что мы можем отравить вас. А если ты еще раз меня разбудишь, я тебя и в самом деле отравлю!
Не знаю, как он посмел сказать такое Дудику. Но, может, с людьми Тенгиля так и нужно было разговаривать? Потому что Дудик, хмыкнув, поспешил убраться и вскарабкался на стену.
