Сказка «Гном Хёрбе и леший» — Отфрид Пройслер

Итак, жили-были два таких друга, два таких друга, каких и на свете-то не бывает. А дружба их была давняя. Еще позавчера гном Хёрбе и леший Цвоттель решили никогда в жизни не расставаться.

Вот и сейчас они сидели рядышком, окруженные Дитрихом Корешком, Кайлем Хромоножкой, Сеффом Ворчуном и трусишкой Лойбнером. На большом камне был разложен обед.

— Ничего нет вкуснее брусничного варенья! — приговаривал, облизываясь, леший Цвоттель.

После обеда все отправились по домам. На лужайке Дитрих Корешок и Кайль Хромоножка попрощались и пошли в свою сторону, а Сефф Ворчун с трусишкой Лойбнером, помахав рукой, свернули к своему дому. Хёрбе повел своего лучшего друга лешего к зарослям клюквы.

— Вот здесь я и живу, Цвоттель, — сказал гном. Леший огляделся по сторонам.

— Не морочь мне голову, — обиделся он. — Здесь только заросли клюквы, еще какие-то кусты. Вроде папоротник. Вон камень. Ручеек из-под него вытекает. И все. Никакого дома нет.

— Гномы не такие простаки, чтобы строить дома у всех на виду! — рассмеялся Хёрбе. — Попробуй найти его сам.

— Это я мигом! — похвастал леший. — От меня ничего не спрячешь.

Постепенно стемнело. Последние лучи низкого солнца сквозили по стволам деревьев. Синие тени лежали на желтых дорожках. Леший Цвоттель раздвинул золотистые стебли папоротника и просунул между ними голову.

— Холодно! — закричал гном.

— А там? — Цвоттель показал рукой на заросли клюквы.

— Еще холоднее!

Леший кинулся к орешнику.

— Уж здесь-то наверняка. Угу. Больше негде.

Хёрбе хохотал уже вовсю.

— Напрягись, Цвоттель. Не то совсем замерзнешь!

Леший совсем сбился с ног. Он раздвигал кусты, протискивался в самые густые заросли, совал нос в мышиные норки. Все напрасно!

— Слушай, гном, — рассердился он, — если бы я не был уверен, что ты мой лучший друг, сто раз плюнул бы на все это дело.

И он снова принялся за поиски. Вдруг Хёрбе закричал:

— Горячо! Горячо! Смотри, не спали свой хвост, леший!

Цвоттель взъярился:

— За дурачка меня принимаешь, гном? Это же всего-навсего куча хвороста!

— Ты так считаешь? — хитро усмехнулся Хёрбе. — Гляди!

И он раздвинул ветки. Вот он, дом! Аккуратно сбитый из дощечек, а крыша крыта ветками.

— Ого, какой дом! — изумился Цвоттель. — А крыша-то, крыша! Золотая, как осенние листья!

Не знал еще леший Цвоттель, что крыши гномьих домов, как и их шляпы, меняют цвет по временам года. Осенью они — золотые, зимой — белые, летом — зеленые, а весной — голубые. Не знал, не ведал этого Цвоттель. Но ничего, ему еще много интересного предстоит узнать.

Никогда еще Цвоттелю не приходилось бывать в доме. Да и дом-то он видел впервые в жизни. Осторожно, на цыпочках он вошел следом за гномом. Затаив дыхание, обошел всю комнату. Ну и ну! Вот странности!

— Добро пожаловать, друг леший! — гостеприимно развел руками Хёрбе. — Будь как дома. Располагайся. У меня просторно — обоим места хватит. А я пока сварю кашу. Не возражаешь?

Как это Цвоттель мог возражать, когда он и в глаза никогда каши не видел! Да что каша! Здесь и без нее полно всяких непонятностей. Леший прислонился к двери и решил хорошенько осмотреться. Обо всех этих штуковинах, наставленных на полу и навешанных на стены, он и понятия не имел. Не знал он, что стол — это стол, стул — это стул, а шкаф — это шкаф. С любопытством оглядывал полку с глиняными горшками, окно, подоконник, кровать, хлебный ларь. А что это такое? Громадина. Полкомнаты занимает. В каменном брюхе у нее три железные двери. Справа большая, а слева две маленькие, одна над другой.

Хёрбе распахнул обе маленькие дверцы. В верхнюю сунул несколько поленьев. Вытащил из-под шляпы кремень и трут. Высек искру.

— Стой! — всполошился Цвоттель. — Вспомни про хворост над головой. Сейчас как полыхнет!

— Не бойся, леший. Это я печку растапливаю, — объяснил гном и сунул тлеющий трут в нижнюю дверцу, подлежащие на решетке поленья. Потом надул щеки и стал раздувать огонь в печи. Вот уже и затрещали дрова.

— Слышишь, как весело потрескивает? — сказал Хёрбе. Он подбросил еще дровишек, потом закрыл верхнюю дверцу. А нижнюю оставил чуть приоткрытой.

— Запоминай, леший, — учил он Цвоттеля. — Нижняя дверца — это поддувало. Огню нужен воздух. Тогда он по-настоящему разгорится.

— И останется внутри, в этом белом ящике? — опасливо спросил Цвоттель.

— Куда же он денется? Разгорится, согреет печку. А печка — комнату. И плита раскалится. Тогда и кашу можно на ней сварить.

— А дым нам глаза не разъест?

— Дым через дымоход уйдет на улицу. Отличную печку сложил Мёллер Печник.

— Мёллер? Печник?

— Ну да, печник. И каменщик. А еще трубочист. Два раза в год он обходит все дома в Ближнем лесу и прочищает дымоходы. Весной и в начале зимы. Мёллер Печник — надежный работник, — сказал Хёрбе и принялся варить кашу.

Самая густая каша получается из муки буковых орешков. Самая сладкая каша — на ежевичном сиропе. Самая душистая — если ее заправишь лепестками арники. Самая жирная — от столовой ложки орехового масла. И самая красивая каша получается, когда ее украсишь веточкой сушеной мяты.

— Готово! Садись есть, леший.

Хёрбе достал с полки две тарелки, наполнил их горячей кашей и поставил на стол.

— Вот тебе ложка, леший.

Цвоттель обнюхал непонятную деревянную штуковину и подозрительно спросил:

— Для чего эта загогулина?

Хёрбе рассмеялся.

— Я же тебе сказал, Цвоттель, это ложка. Зачерпывай ею кашу и отправляй в рот. Вот так, понятно?

— Ха! — воскликнул Цвоттель. — Нужна мне твоя загогулина! Да мой язык получше любой загогулины. Лешие не зачерпывают. Они вылизывают. Гляди!

Гном не успел и ахнуть, как леший Цвоттель сунул кончик языка в самую середку горячей каши.

— А-а-а! — завопил леший, хватаясь лапой за обожженный язык.

Он просто ошалел от неожиданности. Ни разу в жизни не пробовал он ничего вареного, а тем более горячей каши. Гному стало его жалко.

— Попробуй все-таки ложкой, Цвоттель, — сказал он мягко. — Зачерпни для начала немного и подуй, чтобы каша остыла.

Цвоттель опасливо глядел на дымящуюся кашу. Не лучше ли нарвать ягод? И сыт будешь, и язык не обожжешь. Наконец он решился, копнул ложкой кашу и долго-долго дул на нее, разбрызгивая по столу. Потом осторожно сунул ложку в рот. И застыл, зажмурился.

— Ну, как, Цвоттель? — нетерпеливо спросил Хёрбе. Цвоттель сморщил нос, открыл один глаз, потом второй.

Облизнулся.

— Да-аа, — сказал он, — вот, значит, что такое каша. Ничего. Сладкая. Если бы еще не была такой горячей.

После третьей ложки леший вошел во вкус. Он быстро опустошил тарелку. Орудовать ложкой он умел еще плохо и весь заляпался. Клочья каши висели на его животе.

— Надень-ка фартук, леший, — сказал Хёрбе. — Смотри, как ты извозился.

— Не смеши меня, гном! — воскликнул Цвоттель. — Лешие не носят фартуков. А с кашей они расправляются по-своему.

И леший Цвоттель быстро и ловко стал слизывать с себя кашу. Язык его так и ходил по лохматой шерсти живота и лап. Через минуту он сидел гладенький, прилизанный и чистенький. Ни крошки каши не осталось нигде.

— Вот так-то, гном! Учись! — сказал довольный и сытый леший.

Опорожнив свою тарелку, леший Цвоттель заглянул в горшок на плите. Там оставалось еще чуть-чуть. И он быстро дочиста выскреб остатки каши. Хёрбе подвинул ему свою тарелку.

— Не стесняйся, Цвоттель, — сказал он. — Я уже наелся.

Леший расправился и с кашей гнома. Потом с сожалением поглядел на пустые тарелки и вздохнул.

— Лешие едят больше всех на свете, — с гордостью сказал он, — не веришь? Давай побольше хлеба и брусничного варенья. Тогда увидишь, как я могу есть по-настоящему.

Хёрбе пошел в кладовку и принес полковриги хлеба и банку варенья. В комнате стало совершенно темно. Гном снял с гвоздика фонарь. Зажег фитиль. Леший с любопытством наблюдал, как прыгает в фонаре язычок пламени.

— Гном, ты волшебник, — сказал он восхищенно. — У тебя есть домашнее солнце.

При свете фонаря они резали хлеб крупными ломтями и намазывали на него брусничное варенье. Цвоттель ел за двоих.

— Понимаешь, Хёрбе, — толковал он, — у леших такой большой живот, что его не так просто наполнить.

Цвоттель зевнул, потянулся. Глаза его стали слипаться. Он устал от впечатлений и от еды. Хёрбе набил матрац мягкой травой, положил его на пол у теплой печки, накрыл простыней. Вынул из шкафа подушку и одеяло из мышиной шерсти. Постель для лешего готова.

Всю жизнь леший провел в лесу, спал под кустом на свежем воздухе. И вот сейчас, в первый раз, он улегся в настоящую постель под настоящей крышей. Хёрбе заботливо укрыл его и сам нырнул под одеяло. Но леший все не мог заснуть. Он ворочался, кряхтел и наконец сказал:

— Эй, гном! Ты спишь?

— Что ты хочешь, Цвоттель? — откликнулся Хёрбе.

— Я, пожалуй, пойду спать на улицу, под папоротники.

— Тебе здесь плохо, леший? — расстроился Хёрбе.

— Что ты, что ты, гном, просто я ужасно храплю во сне. Боюсь, ты не сомкнешь глаз до утра.

Хёрбе засмеялся.

— Не волнуйся, Цвоттель, что-нибудь придумаем, — сказал он и надвинул шляпу на самые уши.

— Ладно, — вздохнул леший, — но учти: если не заснешь сегодня ночью, пеняй на себя.

— А?

— Я говорю: не заснешь — пеняй на себя! — повысил голос леший.

— Что?

— Оглох ты, что ли? — закричал Цвоттель и, набрав в легкие побольше воздуху, гаркнул: — Не заснешь — пеняй на себя!

Гном показал рукой на свою шляпу.

— Под этой шляпой, леший, я ничего не слышу. Можешь храпеть, что есть мочи, — сказал он и повернулся на другой бок. Через несколько минут Хёрбе спал крепким и сладким сном.