Жили-были на дальнем хуторе дед Иван и его внук Федор. Случилось так, что на всем белом свете родных у них не было, поэтому был дед Иван для мальчика и мать и отец.
Дед Иван был годами велик, но сила в его руках еще была. Мог он дом срубить, печь сложить, колодец поставить, на гончарном круге посуду изготовить, и еще много чего. Недаром люди его руки золотыми называли. Не только руки у деда Ивана были золотые, но и сердце. Всех он любил, всем помогал, никого не осуждал. «Не суди, и не судим будешь», — внуку наказывал.
Еще дед Иван сам хлеб растил. Сначала сеял с молитвой, потом с молитвой урожай собирал, потом снопы вязал, молотил, зерна в муку молол и хлеб выпекал. С большим уважением дед Иван к хлебу относился. И за все Бога благодарил.
Хозяйство на хуторе было небольшое – лошадь да коза, хрюшка с хряком, куры да гуси.
Гуси — птицы важные, гуляют, где хотят, никто им не страшен, кроме лисиц и волков. Но Федя на их важность внимания не обращал. Нравилось ему гусей дразнить. Выскочит, бывало, перед ними из высокой травы и залает по-собачьи. Птицы от страха гогочут, разбегаются, а потом яйца не несут. Дед только диву дается, что с гусями случилось? Невдомек ему, что это любимый внучок балуется.
Долго терпели птицы Федины выходки, но однажды, когда тот начал по ним камешками из рогатки стрелять, не выдержали. Шеи вытянули, крылья раскрыли, зашипели и пошли на него стеной. Мальчик сразу наутек бросился, но вожак его догнал и за ногу ущипнул. С тех пор Федор гусей не дразнил.
Когда дед с хутора отлучался, за мальчиком присматривали кошка Мурка и пес Шарик. Были они друзья – не разлей вода, ни минуты друг без друга прожить не могли. Идет Мурка на мышей охотиться, и Шарик с ней. Отправится пес в лес белок гонять, и кошка за ним. Все они понимали, все замечали, только что по-человечески не говорили.
Однажды слепил Федя из хлебного мякиша фигурки лисы и медведя.
— Ах, молодец, как у тебя хорошо получается, — обрадовался дед, увидев их, — глядишь, со временем и из глины начнешь лепить, а потом я тебя и за гончарный круг посажу, посуду делать научить.
— Не, деда, — отвечал Федя, — я твой тяжелый круг крутить не хочу, мне больше из хлеба лепить нравится.
— Ну, лепи, лепи, — согласился дед Иван, — только потом хлебушек съесть не забудь. Не всяк пашню пашет, а всяк хлеб ест.
— Съем, съем, — кивал Федя головой, а сам фигурки за окошко выкидывал. Мол, птицы подберут.
Однажды попались хлебные зверята на глаза Мурке. Она сразу смекнула, что это Феденька хлебом балуется. Знала кошка, как тяжело хлеб деду достается. Побежала она к Шарику рассказать, что мальчик хлеб на землю бросает, деда обманывает.
— Избаловал Иваныч мальчика, — вздохнул пес, выслушав подругу, — родители дитя балуют, а жизнь его не жалует. Нахлебается еще наш Федюня горькой водицы.
Когда мальчик подрос, дед Иван его грамоте научил. Съездил в город, продал на базаре овощей-фруктов и на вырученные деньги азбуку купил и сказок разных.
Больше всего Федору понравилась сказка про волшебную щуку, которая могла исполнять все желания. «Вот бы мне такую рыбу поймать, — принялся он мечтать, — была бы у меня и печь, которая сама ездит, и скатерть-самобранка, и сапоги-скороходы». Чтобы рыбу поймать — надо рыбачить научиться. Попросил мальчик деда смастерить ему удочку по размеру и начал пропадать на речке день-деньской, но кроме карасиков и плотвы ничего ему не попадалось.
— Ну что, поймал свою волшебную щуку? – ласково смеялся дед, встречая внука с рыбалки.
— Нет, — вздыхал Федор, — не поймал.
— Ну, ничего, не переживай. Я из твоей мелочи вкуснющую уху сварю. Мы ее с хлебушком и навернем.
— А я твои пироги больше хлеба люблю есть, — отвечал Федюша.
— Ишь, пироги он любит! А знаешь, что народ-то говорит?
— Что?
— Без хлеба куска везде тоска. Хлеб всему голова. Думай — не думай, а лучше хлеба-соли не придумаешь. Вот подрастешь, буду тебя с собой на поле брать, сначала научу зерно сеять, а потом и остальную хлебную премудрость освоишь.
— Не, деда, я на поле с тобой ходить не хочу. Жарко там, и колоски колются. У меня после них все лицо чешется. Я лучше козу пасти буду. Ты мне только дудочку вырежи.
— Вырежу, вырежу — улыбался Иван Иванович, целуя внука в курносый нос. Очень он Федюшу любил и жалел – сирота все-таки.
Вскоре мальчик рыбачить перестал. Решил, что волшебная щука в другой реке плавает. Взамен рыбалки пристрастился он на дудочке играть. Целыми днями мог в нее разные песенки выдувать.
Солнце встало – солнце село, быстро время на хуторе летело. Круглый год трудился дед Иван от зари до зари. А Федор летом козу пас, зимой дома сидел, на дудочке играл, или на санках с горки катался. Как дед ни пытался внука к труду приучить, ничего у него не вышло. «Ладно, — думал дед Иван, — силушка у меня еще есть. Если Бог управит, то я еще Федю потяну, а там, глядишь, надоест парню баклуши бить, сам к работе потянется». Но не случилось ему дожить до этого. В праздничный пасхальный день остановилось любящее сердце деда Ивана. Было тогда Федору семнадцать лет.
Похоронил он деда, поплакал, повздыхал, и стал дальше жить, как привык. Чай с баранками пил, картошку ел с соленьями. Дед Иван их столько запасал, что до нового урожая хватало. Про козу и птицу Федор вспоминал, когда ему яйца были нужны и молоко. Пришлось Мурке за птицей и хрюшками ухаживать, а Шарику лошадь и козу пасти. Так до осени Федор и прожил, ни о чем не заботясь.
Но однажды сунул он руку в мешок с баранками, а там пусто. Полез в подпол за картошкой – и та закончилась. Хлебных сухарей тоже не осталось. Что делать?
Сел парень на крыльцо, пригорюнился, думает, и что я у деда не учился, пока тот жив был? Подошли к нему Шарик и Мурка, встали рядом.
— Правильно думаешь, не лениться надо было, а работе учиться, — вдруг человеческим голосом заговорил Шарик. — Счастье и труд рядом идут.
— Вот-вот, для кого труд — радость, для того жизнь – счастье, — откликнулась Мурка.
— Вы что, умеете по-людски разговаривать? – оторопел Федор. – Что же вы раньше молчали?
— А о чем говорить? Не до разговоров нам было, мы делами занимались, — отозвался Шарик. – Работали до поту и ели в охоту.
— Да, поесть бы я сейчас не отказался, — вздохнул Федор. – Только запасы дедовы закончились. Как теперь жить, ума не приложу.
— Надо было грядки копать, семена сеять, огород сажать. Слышал, как дед Иван говорил: «Человек трудится — земля не ленится; человек ленится — земля не трудится», — сказал Шарик.
— Да слышал я все, — махнул рукой Федор, — неохота мне было с грядками возиться, еще мозоли бы лопатой натер. Я лучше в город поеду, хряка с хрюшкой продам, еды куплю.
Сказано — сделано. Продал Федор свиней, наелся в харчевне до отвала, ночь в телеге переночевал, утром по базару прошелся, всего, что глаза захотели купил и на хутор отправился. Вернулся домой довольный, на ходу пирог с капустой жует, квасом запивает.
Шарик с Муркой встретили его у крыльца, чуть не плачут.
— Что это вы такие поникшие, — спрашивает Федор, слезая с телеги, — что случилось?
— Пришли ночью лисы и всех кур и гусей утащили. Прости, хозяин, не доглядели, — сказал пес.
— Эка беда, — махнул рукой Федор, — от этих птиц были одни хлопоты. Я столько вкусной еды привез, что надолго хватит, и без яиц проживу.
Начал он дальше жить-поживать, на дудке играть, песни петь. А Шарик с Муркой за козой и лошадью смотрели.
Ел Федор так, что за ушами трещало, ни в чем себе не отказывал. Поэтому его запасы к началу весны закончилась. Как-то пошел парень на ледник, балыка и ветчины отрезать, а там лишь хвостики от них на веревочках болтаются. Бросился он к мешку с баранками, а там снова пусто. И горох, и греча, и варенье с печеньями – все закончилось. Что делать?
Сел Федор на крыльцо, голову руками обхватил. «Думай, голова», — свою голову уговаривает.
— Что, хозяин, пригорюнился? Снова есть нечего? – подошли к нему пес и кошка.
— Нечего, — вздохнул Федор.
— Так теперь самое время и картошку, и хлеб, и гречу сажать. Помнишь, как дед Иван говорил: «Гречневая каша – матушка наша, а хлеб ржаной – нам отец родной».
— Да помню я все, — махнул рукой Федор. – Неохота мне в поле идти, ногами грязь после дождя месить. Я лучше в город поеду, козу продам, а на вырученные деньги еды куплю.
Сказано – сделано. Продал Федор козу, купил сапоги со скрипом, кафтан нарядный, поел в трактире, вышел на улицу, а там ливень хлещет. Как быть? Тут один добрый человек его надоумил в гостиницу пойти ночевать. Мол, там и чисто, и тепло, и дождь не промочит. Федор согласился, а когда утром на улицу вышел, не нашел ни лошадь, ни телегу. «Цыган увел, — объяснил ему хозяин гостиницы, — недаром он вчера здесь вертелся». Понял Федор, какой добрый человек ему насоветовал в городе переночевать, да поздно было. Хорошо хоть оставшиеся деньги в кармане лежали.
«Хлеба побольше куплю и картошки, — решил парень, пересчитав монеты. — С хлебом я в беду не попаду, вроде, так дед Иван говорил».
Зашел Федор в пекарню, а там такой аромат от сдобы, что сил нет терпеть. Не выдержал он и на все деньги вместо хлеба булок да пирогов накупил. Закружилась его голова от сладких запахов, да не только от них, а еще и от красоты девичьей. Увидел Федор дочку пекаря, красавицу Аленушку и влюбился в нее безоглядно. Минуты ему хватило, чтобы понять, что хочет он ее в жены взять и всю жизнь с ней прожить.
Федор был парень видный. Аленушке он тоже приглянулся. Улыбнулась ему девица, кренделем свежим угостила. Федор, недолго думая, бросился к ее отцу руки дочери просить.
Выслушал пекарь Федора и говорит:
— А где же твои сваты? Порядочный жених сватов засылает, да с подарками.
— Нет у меня никого, один я на всем белом свете.
— А сам-то ты откуда, прыткий такой? – прищурился пекарь.
— С дальнего хутора.
— Так ты деда Ивана внук! – обрадовался Аленушкин отец, — Знал я его, слава о его доброте и золотых руках по всей округе шла. Ну, если ты в деда пошел, то отдам я за тебя Аленку. За мужем добрым, работящим будет она, как за каменной стеной. У тебя, небось, хозяйство большое?
— Нет у меня ничего, только кошка да собака, — опустил голову Федор.
— Как же так? – поразился пекарь. – Ведь у деда Ивана все было. Куда делось-то?
Пришлось парню рассказать, как он дедово наследство растерял. Выслушал его пекарь, и говорит:
— Знаешь что… Ты сначала работать научись, хозяйством обзаведись, а потом уже о свадьбе думай. Не отдам я свою любимую дочь за лентяя и бездельника.
Федор от огорчения чуть не заплакал. Вышел из пекарни, оглянулся, а в окошке Аленушка одной рукой слезки вытирает, другой — ему машет. Прощается навек.
Завалялись у Федора в кармане две монетки, только на маленький мешочек картофеля и хватило. Закинул он поклажу за плечо и домой отправился. Пока до дому дошел не заметил, как все булки и пироги стрескал. Только три баранки на дне мешка и остались.
А когда догрыз он последнюю баранку, то сел на крыльце, лицо в ладони уронил и заплакал:
— Как жить мне теперь? Что делать?
Подошли к нему Мурка и Шарик, сели рядом.
— Не плачь, хозяин, — говорит пес, — еще не поздно яровые посеять, огород вскопать, картошку посадить. У тебя же картошка в мешке лежит, забыл?
— Точно, забыл! – подскочил Федор.
Бросился он в сарай, куда мешочек с картошкой забросил, пересчитал картофелины, если каждую на четыре части разрезать, может, на посадку и хватит.
— А как я хлеб растить буду, если ничего не знаю и не умею, — вздохнул он.
— А мы тебе подскажем, — вскочила Мурка от радости. – Мы часто с дедом на поле ходили, все видели, все помним, и где семена для посева лежат, знаем.
— А что я есть буду, пока урожай не получу? – всхлипнул Федор. Ох, и жалел он себя, несчастного.
– Ты, когда картошку сажать будешь, землю лучше копай, комочки разбивай, может и найдешь там чего, — подсказал Шарик.
«Неужели дед Иван клад закопал?», — екнуло у парня в сердце.
В поисках дедовых сокровищ Федор так землю рыхлил, что она в пух превратилась. Но кроме кровавых мозолей ничем не разжился.
— Золото познается в огне, а человек в труде, — помнишь, дед Иван говорил, — шепнул Шарик Мурке, видя, как Федор лопатой машет. – Будет из нашего хозяина толк!
На следующий день замотал Федор мозоли чистыми тряпицами и отправился поле под рожь готовить. Шарик и Мурка с ним пошли.
— Помолиться надо перед работой, — напомнил пахарю Шарик.
— Да ладно, — махнул тот рукой, — я и без молитвы управлюсь.
— Без молитвы будет тебе поле для битвы, — вздохнула Мурка.
Походил Федор вокруг плуга, повздыхал, оглянулся на друзей. Те ему говорят: «Ты в плуг впрягайся, а мы им управлять будем». Так и сделали. К полудню пахарь от усталости шагу не мог ступить. Упал в свежую борозду, не шевелится. И вдруг услышал Федор, что земля дышит! «Не может быть!» Приник ухом к чернозему – «точно, дышит!». Стало ему понятно, почему дед Иван землю живой называл, матушкой величал.
Отдышался парень, напился воды, и снова за работу. Вернулся на хутор затемно. Так устал, что о еде и не вспомнил. Камнем на кровать упал и уснул.
Вышел на следующее утро Федор на двор, постучал руками по пустому животу, как по барабану ударил. Вдруг смотрит – во двор телега заезжает. Из нее мужичок выскочил и к Федору бросился.
— Ты Федор, деда Ивана внук? – спрашивает?
— Я, — пробасил парень. – Только умер дед Иван на прошлую Пасху.
— Царствие ему небесное, — перекрестился мужичок. Золотое у него было сердце. Он однажды меня с семьей от голодной смерти спас, теперь я приехал долг отдать. Держи-ка!
И начал мужичок с телеги припасы сгружать. А там и гречка, и пшено, и мука, и рыба соленая и еще много чего. Выгрузил все и уехал.
Вспомнил Федор деда добрым словом, и призадумался.
Всю неделю вставал он ни свет ни заря, тряпицы на руках менял и в поле шел. Вскоре ладлни у него зажили, мозоли огрубели. Но, как ни старался наш пахарь, только одну половину дедова поля осилил. Вторая так и осталась невспаханная.
Подошло время зерно сеять. «Это работа легкая. Я с ней мигом справлюсь», — подумал Федор. Принес на поле дедовы запасы ржи, раскидал зерно, только собрался домой идти, как видит – летит к полю, гомоня на все небо, черная туча воронья. «Они же все зерно склюют! Что делать?!», — схватился за голову сеятель.
— За ружьем беги, да стреляй в воздух, — подсказал ему Шарик.
Пока Федор на хутор бегал, пока ружье зарядил, пока обратно вернулся – птицы половину зерна склевали. Пальнул он пару раз в небо, прогнал ворон.
С посевом парень управился, огородом и садом занялся. Там тоже потрудиться пришлось – то посадка, то прополка, то поливка, то тля нападет, то колорадский жук налетит. В общем, забыл Федор и про дудку свою и про реку. Отдышался лишь к осени, когда первый в своей жизни хлебный каравай из печи достал. Поставил его не стол – не налюбуется. «Хоть и кривенький и подгоревший, зато мой, — радовался Федор, лучше хлеб с водой, чем пирог с бедой. Хоть я четверть урожая собрал от того, что дед Иван имел, да она вся моя.
На следующий год он все поле осилил. Взошла рожь колосок к колоску – загляденье! «Знатный урожай соберу, — потирал руки Федор, — часть зерна продам, лошадь куплю, пару коров, бычка, а может, и на гусей с курами денег останется. Тогда и к Аленушке свататься можно». Да только не сбылись его надежды, засуха началась, какой давно не было.
— Что же делать? Сгорит ведь урожай, — чуть не плакал парень.
— А ты Илье пророку помолись, чтобы он дождь послал. Дед Иван так всегда делал, — подсказала ему Мурка.
— Да не буду я молиться! – отмахнулся Федор. – Я лучше сам буду поле поливать.
Сказано — сделано. Начал он с утра до ночи воду на поле таскать, рожь поливать. Неделю поливал, а потом и дожди начались. Видно, пожалел его Господь.
На этот раз собрал Федор половину урожая от дедова, так что смог купить козу, да пару кур с петухом. «Ничего, — думал он, — на следующий год я все осилю».
Чтобы зимними вечерами не скучать, начал Федор из глины фигурки лепить, а потом и за гончарный круг сел. Мурка с Шариком, глядя на хозяина, не нарадуются. Горшки да кувшины у него, не хуже, чем у деда выходят, а то и лучше.
Весной продал Федор на базаре целый воз посуды и лошадь купил. Да не просто лошадь, а вороного коня в белых яблоках. Оседлал его и к дому пекаря поскакал. Хотел на Аленушку посмотреть, себя показать. Увидела его девица, выбежала на крыльцо и говорит:
— Если ты через год хозяйство не поднимешь, отец меня замуж за купеческого сына отдаст. Он в этом году хотел, да я уговорила еще подождать!
Приехал Федор на хутор. Сел на крыльцо, задумался. Подошли к нему Шарик с Муркой. Сели рядышком. Спрашивают:
— О чем хозяин грустишь?
— Думаю, что как я не стараюсь на ноги встать, почему-то у меня не получается. То птицы налетят, то засуха, то жуки на огород нападут, то тля на деревья. Почему дед Иван полные закрома собирал, а я и половину с трудом заполняю?
Переглянулись друзья, мол, говорить или нет? Все-таки решились.
— Потому что дед твой все дела с молитвы начинал. А когда заканчивал их, то всегда Бога благодарил. Поэтому его поле и птицы облетали, и мыши кругом обходили.
— А еще он всегда бедным помогал, в первую очередь о других думал, в последнюю о себе.
— Это я знаю, — вздохнул Федор, — золотое у него сердце было. За всех дед переживал, а особенно за меня, за сироту. А я ведь совсем ему не помогал, только об удовольствиях и думал. Ни спасибо, ни пожалуйста ему не говорил, — горько вздохнул Федор. – Эх, теперь бы я все по-другому делал, да поздно слезы лить. И с чего я решил, что умнее деда? Буду жить, как дед Иван жил!
На этот раз начал Федор посевную с молитвы, молитвой и закончил. Слава Богу, собрал он урожай небывалый – зерна столько, что в закрома не вместить, а овощей — в подпол. Продал он излишки и восстановил прежнее хозяйство, дом подновил, приоделся и сватов с дарами к Аленушке заслал.
На этот раз пекарь ему не отказал, но сначала на хутор к жениху съездил, убедился, что дочь в трудовые руки отдает. А на Покров молодые свадьбу сыграли. Для Шарика и Мурки напекла Аленушка их любимых пирогов с рыбой. А Федор для гостей хлебный каравай испек — ровный, румяный, с хрустящей корочкой. Поставил его посреди стола и сказал:
— Хлеб всему голова!
И все с ним согласились!
