О том, что к тете Марье приехал мальчишка со «страшенной» собачищей, нам утром сообщила Наташка Желудева. Она обо всем узнавала раньше всех.
Наташке тринадцать лет, но она длинная. Она даже выше меня и Мишки, хотя мы учимся в одном классе. Правда, Мишка утверждает, что он повыше ее на сантиметр, но это вранье.
Он приехал в деревню поздно вечером, когда мы уже все спали. От станции Сосенки до нашей деревни шесть километров. Но когда идут поезда, мы слышим, потому что в двух километрах от деревни, сразу за рощей, проходит железная дорога.
Напротив рощи состав еле ползет − здесь крутой подъем. И наши деревенские спрыгивают на ходу. Даже женщины прыгают.
Деревня наша маленькая и называется Троеполье. Сразу за последним домом начинается лес. Зимой мы слышим, как лунными ночами в белом поле воют волки. Деревня стоит на пригорке, а внизу в ивовых кустах петляет речка Сомовка. Когда-то, говорят, в ней водились сомы, а теперь, чтобы приличного окуня поймать или плотву, нужно идти за Чупрыкину мельницу.
Мы как раз и собирались на Чупрыкину мельницу, когда прибежала Наташка.
Выгоревшие добела пряди волос с двух сторон были подвязаны тряпочками. На длинных ногах свежие белые царапины, − видно, летела к нам напрямик, через огороды.
− К тете Марье родственник приехал, − затараторила она. − Вышел на лужайку и прыгает через голову… А потом стал на руках ходить… Вот умора!
− То-то вырядилась, − сказал Мишка. Он сидел на крыльце и мастерил из гусиного пера поплавок.
− Подумаешь, на руках… − сказал и я. − Я тоже могу.
− А собака у него − страсть одна! С теленка, чтоб мне лопнуть, если вру.
− С лошадь, − сказал Мишка.
− Со слона, − поддакнул я.
Наташка взяла жестяную банку с червями, заглянула и презрительно сказала:
− Это разве черви? Вот у тети Марьи на огороде…
И вывалила наших червей в яму, которую вырыли для силоса. Мы с Мишкой ахнули: этих червей мы с полчаса копали у конюшни. Я бы показал Наташке за эти штучки почем фунт лиха, но из-за Мишки не стал связываться. А он и не такое от Наташки привык терпеть.
− Пошли к Марье, − сказал Мишка, − красных накопаем…
− А собака? − спросила Наташка. − Она вас живьем проглотит…
− Подавится, − сказал Мишка.
Прижав лбы к круглым жердинам изгороди, мы смотрим на собаку. Наташка не обманула: таких огромных мы не видали сроду. Ростом действительно с теленка, большая голова, висячие уши и длинная черная с коричневым шерсть. Собака стояла у крыльца и смотрела на дверь. Длинный, похожий на веер хвост шевелился. На широком ошейнике белые бляхи. На нас собака не обращала никакого внимания.
− Ее звать Орион, − сказала Наташка.
Уже и это знает!
− Эй, Орион! − позвал Мишка.
Собака посмотрела на нас, зевнула, показав великолепные белые клыки, и снова уставилась на дверь. Уши ее поочередно шевелились. Собака прислушивалась к тому, что происходило за дверью.
− Кто же первый войдет в дом? − ехидно спросила Наташка.
Мишка зачем-то поддернул новые штаны повыше, нахмурил светлые брови, взял у меня лопату и, побледнев, решительно отворил калитку. Он не сделал и двух шагов, как собака проворно повернулась и молча бросилась к нему.
Уронив лопату и банку, Мишка пулей вылетел за калитку и навалился на нее плечом. Собака обнюхала лопату, потом подошла к калитке и, встав на задние лапы, просунула между жердинами черный нос и понюхала Мишкину голову. Стоя на задних лапах, собака была гораздо выше нас.
− Она сейчас Мишке голову откусит! − чуть слышно прошептала Наташка.
Но собака не стала откусывать Мишке голову − она раскрыла красную пасть и оглушительно гавкнула. Мишка медленно сполз на землю, не забывая придерживать калитку. Он, наверное, решил, что у него уже нет головы.
Дверь распахнулась, и на пороге показался высокий худощавый мальчишка в синей куртке на блестящей молнии и коротких зеленых штанах с карманами.
На ногах красные сандалеты.
− Орион! − сказал мальчишка. − Ко мне!
Собака, виляя веером-хвостом, подбежала к нему. Он потрепал ее по лохматой шее и посмотрел на нас.
− Здравствуйте, − вежливо поздоровался мальчишка. − Вы к тете Марье?
Мишка все еще сидел на земле и шарил руками в траве.
− И камня, как назло, под рукой нет… − сказал он.
− Насчет камня поосторожнее, − заметил мальчишка. − Орион этого не любит.
− Эй, как тебя там? − спросил Мишка. − Брось сюда лопату и банку.
− А как же черви? − усмехнулась Наташка.
Мишка не ответил. И вид у него был сконфуженный.
Мишка − отчаянный парень, но этот Орион − я такого собачьего имени еще не слыхал − кого угодно напугает. У него пасть как у льва. Туда запросто моя голова может пролезть. В последнее время я заметил, что Мишка перестал возражать Наташке. А когда она на него смотрит своими насмешливыми серыми глазами, он отворачивается и даже краснеет…
Мальчишка в коротких штанах поднял лопату, консервную банку и передал Наташке, которая подскочила к калитке.
− Как тебя звать? − спросила она.
− Женя, − ответил мальчишка. − А тебя?
Наташка сказала. Мишка исподлобья посмотрел на нее и отвернулся.
− Ты в цирк готовишься? − спросила она. − Я видела, как ты через голову прыгал…
− Чего мы тут потеряли? − сказал Мишка. − Пошли.
Я забрал у Наташки лопату и банку. Она даже не заметила. Протянула между жердинами свою тонкую руку, но дотронуться до Ориона не решилась.
− Он кусается? − спросила она.
Мальчишка улыбнулся. Один зуб у него наполовину сломан. Волосы черные и челкой спускаются на лоб.
− Погладь, − разрешил он.
Наташка тут же запустила пальцы в густую собачью шерсть.
− Ориончик… − засюсюкала она. − Ориоша… Хорошая собачка… А что такое Орион?
− Такую чепуху не знает… − сказал Мишка. − Звезда какая-то…
− Так называется созвездие, − поправил Женя. − Оно как раз над экватором…
− Над экватором? − удивилась Наташка. − Когда мы возьмем щенка, я его Экватором назову.
− Созвездие Ориона граничит с созвездиями Тельца, Близнецов, Зайца, Единорога… − сказал Женя.
− Я был в Ленинграде, в планетарии, − сказал мне Мишка. − Там про все звезды и планеты рассказывают.
− А какой породы Орион? − спросила Наташка.
− Ньюфаундленд, − сказал мальчишка.
− А что это такое?
− Такую чепуху не знает… − сказал Мишка. − Полуостров в Америке.
− Остров, − опять поправил мальчишка. − И не в Америке, а в Канаде. От Америки он отделяется проливом Белл-Айл.
Мишка готов был лопнуть от злости. Второй раз подкузьмил его Женя. Да еще в присутствии Наташки.
− А ты видел когда-нибудь ропуху? − спросил Мишка.
− Ропуху? − удивился Женя. − А что это такое?
− То-то, − сказал Мишка и кивнул мне: − Айда!
Когда мы отошли на приличное расстояние, я спросил:
− Про какую это ты толковал ропуху?
− »Ориончик… Ориончик…» − передразнил Мишка. − Ну и пусть целуется с ним…
− С кем? − спросил я.
− Как будто я обязан помнить про все звезды и острова…
− Кто же это − ропуха? − снова спросил я.
− Отстань, − сказал Мишка.
Я оглянулся: мальчишка вывел из сеней велосипед «Орленок», посадил на раму Наташку и покатил по тропинке вдоль забора. Орион бежал рядом. Пасть его открылась, и оттуда вывалился красный язык.
− Полюбуйся, − сказал я. − Повезли красавицу твою…
Мишка даже не оглянулся. Шагал по дороге, загребая босыми ногами теплую пыль.
− Куда же это они поехали? − сказал я. − Свернули на тропинку… На станцию покатили!
Мишка остановился и со злостью посмотрел на меня.
− Мне наплевать, куда они поехали, − сказал он. − А будешь подъелдыкивать…
− Ладно, ладно, − миролюбиво сказал я. − Пошли выкупаемся?
Прошло несколько дней. Жара стояла невыносимая. Солнце с утра поднималось на безоблачное небо и пекло до самого вечера. Даже птицы не летали в небе. Один только ястреб да еще злые рыжие слепни. Они налетали неожиданно и начинали кружиться, норовя сесть между лопаток, где их не достанешь. Мы уже и забыли, когда был последний раз дождь. В такие дни нам с Мишкой достается! Нужно утром ром и вечером поливать грядки в огороде. Пятьдесят ведер утром и пятьдесят вечером. Под конец кажется, что ведра оттянули руки до земли. Мы с Мишкой с ненавистью смотрели на знойное небо и ждали дождя. Наташка тоже поливала свой огород. Только она не таскала воду в ведрах из колодца. Ее отец-механик установил в огороде электрический насос. Включил рубильник, и белая мощная струя бьет из шланга…
Полив ненасытные грядки, мы бежали на речку. И купались до синих пупырышек на теле. Речка хотя и неширокая, но зато глубокая.
В омуте, напротив конюшни, только Мишка доставал дно. Говорили, что там живет огромный сом. Иногда вечером он поднимается на поверхность, и тогда раздается громкий всплеск. Но Мишка только посмеивался и, когда его очень просили, нырял в омут и доставал горсть черного ила.
Мальчишка с собакой тоже приходил на речку, но он не купался вместе со всеми.
Уходил за излучину и там плавал с Орионом. Мне было интересно посмотреть, как плавает такая большая собака, но Мишка не соглашался идти туда.
− Собака плавает − эка невидаль! − говорил он.
Каждое утро, в восемь часов, Женя садился на велосипед и уезжал на станцию к пассажирскому поезду, который прибывал из Москвы. Вместе с ним на станцию бегал Орион. Когда он появлялся на улице, наши деревенские собаки поджимали хвосты и прятались в подворотни. Они тоже еще не видывали таких псов. Впрочем, Орион не обращал на них внимания.
Я спросил у Наташки − она ведь все знает, − зачем Женя каждое утро мотается на вокзал?
− Свежие газеты покупает, − ответила Наташка. Зачем ездить в такую даль, когда их в деревню к обеду почтальон приносит?
Встречаясь с нами, Женя всегда здоровался. Я отвечал, а Мишка что-то бурчал под нос. Как-то Женя сказал:
− Где здесь щуки водятся? У меня отличный спиннинг, пойдемте покидаем?
− Не до рыбалок нам сейчас, − отрезал Мишка. − Вон засуха…
Какое отношение к рыбалке имела засуха, я так и не понял. А на щучью заводь стоило бы сходить с Женей. У меня спиннинга не было, а он наверняка дал бы мне с берега покидать.
− Вот такую щуку дядя Федя вчера поймал у плотины… − показала Наташка. − Пойдем?
Они ушли, а Мишка насупился. Если бы не Орион, он подрался бы с Женей. Вернулись они через два часа и пустые. Женя взял с собой всего одну блесну, она за корягу зацепилась и осталась в речке. А достать ее не удалось. Даже Орион не смог. Это нам Наташка объяснила.
− А при чем тут Орион? − удивился я.
− Орион ныряет как утка, − сказал Женя.
− Может быть, ваш Орион и летать как лебедь умеет? − язвительно спросил Мишка.
Пес, услышав свое имя, поднял голову и посмотрел на Мишку. Мне показалось, что он усмехнулся.
− Если Орион увидит, что человек тонет, он его спасет, − сказал Женя.
− Ему это хоть бы что, − поддакнула Наташка. − Я видела, как он ныряет.
− Не смешите, − сказал Мишка. − Собаки не могут нырять. Разве что спаниели… Если в уши попадет вода, собака умрет.
− Чепуха, − улыбнулся Женя.
− Я же видела, − сказала Наташка.
− Спорим на «американку», − сказал Мишка. − Я сейчас нырну, а он пусть меня спасает…
− Проиграешь, − сказал Женя.
− Вовка, разбивай, − подмигнул мне Мишка.
Я ударил их по рукам.
− Место я сам выберу, − заявил Мишка.
Женя не возражал.
Мишка, конечно, выбрал омут. Тот самый, в котором никто дна не мог достать, кроме него. И в котором якобы водился большой сом. Мишка сбросил рубашку, штаны и остался в одних трусах. Трусы у него почти до колен. Наверное, мать по ошибке отцовские дала.
Мы стояли на берегу и смотрели на него. Женя подозвал Ориона и стал гладить по голове. Пес с любопытством наблюдал за Мишкой, который спустился к воде.
− Я отпущу, когда ты скажешь, − предупредил Женя.
Он взял Ориона за ошейник. Пес смотрел на Мишку и тяжело дышал. В такой роскошной шубе ему было жарко. С языка капала на землю слюна.
Мишка отплыл на середину омута и, вытаращив глаза, дурным голосом закричал:
− Кара-у-ул… Тону-у!
И, набрав воздуху, нырнул. Орион рванулся вперед, едва не свалив хозяина. Женя только успел сказать: «Спасай! Спасай!» − и отпустил. Пес с берега бухнулся в речку. Проплыв немного, волчком завертелся на одном месте.
− Спасай! − крикнул Женя.
Орион посмотрел на него и, выбросив вверх передние лапы, с всплеском скрылся под водой.
− Что я говорила? − ликовала Наташка. Она, не отрываясь, смотрела на омут. По черной глади расходились круги. Я стал про себя считать. Что-то долго сидит в омуте Мишка. А вдруг его сом за пятку схватил? Когда я досчитал до ста, вода всколыхнулась и на поверхности показался сначала мокрый обвисший хвост, а затем ноги Ориона. Он толчками пятился из глубины. Зубами пес вцепился в Мишкины трусы. Мишка крутил головой, фыркал, а одной рукой придерживал трусы, которые растянулись, как продуктовая сумка.
− Отпусти, говорю! − кричал Мишка, пытаясь вырваться, но пес крепко держал его за трусы и, смешно хлопая лапами по воде, продвигался к берегу. Мишке ничего не оставалось, как помогать ему руками. У самого берега Мишка хотел было встать, но Орион поволок его на песок.
И тут произошло такое, о чем без смеха невозможно вспоминать… Мишка снова попытался вырваться, но вместо этого налимом выскользнул из собственных трусов. Наташка ойкнула и закрыла смеющееся лицо руками.
Женя бросился к Ориону, но побагровевший Мишка уже вскочил на ноги и стремглав помчался по траве к кустам, которые, как назло, были метрах в ста от берега. Пес с трусами в зубах бросился за ним.
− Ко мне! − кричал Женя. − Кому говорю?! Ко мне!
Орион нехотя вернулся. Женя выхватил из его рта мокрые Мишкины трусы и протянул мне.
− Зачем вырывался? − сказал он. − Орион ведь не знает, что он нарочно. Он спасал, а утопающие не вырываются…
Я с восхищением смотрел на пса, который бегал вокруг меня и лаял. Его интересовали Мишкины трусы. Брызги от шерсти летели во все стороны.
− Ай да пес! − сказал я.
Мне хотелось погладить Ориона, но тут я вспомнил про Мишку, который голый и злой сидит в кустах. Я побежал к нему.
− Я ничего не видела, честное слово! − крикнула вслед Наташка, давясь от смеха.
Я нашел Мишку в самой гуще ольшаника и отдал трусы. Не глядя на меня, он выжал их и надел. Ноги и бока были оцарапаны. Это когда он продирался сквозь кусты.
− Ушли они? − спросил он.
− Ну ты и драпал… − улыбаясь, сказал я. Уж очень вид у Мишки был потешный.
− Может быть, мне теперь утопиться?
− Наташка говорит, что ничего не видела, − сказал я.
− Драться, − сказал Мишка. − Только драться. Не на жизнь, а на смерть!
На следующий день я отправился к дому тети Марьи с не очень-то приятным поручением. Я должен был передать Жене, что Мишка хочет с ним драться.
Сегодня вечером возле поваленной березы. Мишка сказал, что только кровью можно смыть этот позор.
У калитки я остановился. Откроешь, а Орион как налетит… Женю я увидел на крыше. Он стоял на самой кромке и готовился прыгнуть. Я услышал глухой удар о землю. Орион радостно приветствовал его внизу. Женя поднялся с земли − он не удержался на ногах − и увидел меня.
− Заходи! − крикнул он.
Я подошел к стене и посмотрел вверх: высоко. Метра три будет. Женя подошел к жердине, вбитой посередине лужайки, и, ухватившись одной рукой, стал кружиться вокруг. Он долго кружился, мне даже надоело смотреть на него. Когда он отпустил жердь, то глаза его косили, он пошатывался.
− Это зарядка такая, что ли? − спросил я.
− Тренировка, − не сразу ответил Женя. − Попробуй!
Я подошел к жердине и несколько раз неловко крутнулся вокруг нее.
− Вот так надо, − отстранил меня Женя.
И показал, как нужно обхватывать жердину рукой.
− Видел, сколько раз я крутнулся? Сто восемьдесят, − сказал он. А ты тридцать витков сделаешь и − с катушек долой…
− Это мы еще посмотрим…
Я крутнулся ровно тридцать раз и отпустил жердь. Какая-то непонятная сила поволокла меня в сторону, крыша дома задралась, и я шлепнулся на траву. Попробовал встать и снова упал.
Женя стоял рядом и, хлопая себя руками по голым ляжкам, хохотал.
− А как же они на центрифуге? А на кувыркающемся кресле? А в барокамере? − говорил он.
Когда мир перестал вращаться вокруг меня, я наконец встал и посмотрел на него.
− Какая еще центрифуга? − спросил я.
Он взял газету, которая лежала на садовой скамейке, и стал просматривать. Потом взглянул на меня и со вздохом сказал:
− Все нет сообщения…
− Сообщения? Он сложил газету и бросил на траву.
− Ну, например, о запуске космонавтов…
− Давно не запускали, − сказал я.
− Запустят.
− На Марс?
− Может быть, и на Марс… Теперь он на очереди.
− Скорее бы, − сказал я. − На Марс запустят − тогда и на другие планеты полетят.
− Думаешь, так-то просто? Каждая планета − это загадка. Вот изучат планеты автоматические станции, а тогда и человек полетит, чтобы наверняка.
− Ладно, хватит про космос, − сказал я. − Вот что, Мишка вызывает тебя драться, понял?
− Может, и так получится, − продолжал он, − прилетит космонавт на планету, а на землю не сможет вернуться… И будет жить там, пока за ним не прилетят другие… Ты только подумай: человек на таинственной планете! Он живет там и смотрит на Землю. Ждет, когда за ним прилетят. А на Земле его ждут… Жена, дети.
− Будешь драться? − спросил я.
− Драться? − взглянул на меня Женя. − С Мишей? Если он хочет, пожалуйста… А из-за чего мы должны драться?
− Вам виднее, − сказал я. − Мне велено передать.
И объяснил ему, что драться они будут вечером, у поваленной березы. Мы с ним забрались на крышу, и я показал ему березу. Она издали видна. Одна половина из земли торчит, а другая рядом валяется. Еще весной молния ударила в березу.
− Не забудь, − сказал я. − Вечером.
− Ладно, приду, − сказал он и улыбнулся. − А ты, значит, секундант?
Что такое «секундант», я не знал, а спросить постеснялся. Потом у Мишки спросил, и он мне уверенно объяснил, что секундант − это человек с часами. Он с Женей будет драться, а я должен смотреть на часы и засекать время.
Когда я спросил − зачем, Мишка сказал, что так все секунданты делают… А зачем, он и сам не знает.
Я уже закрыл за собой калитку и вдруг неожиданно для себя сказал:
− Ты учти: Мишка − левша…
− Левша? − рассеянно переспросил он.
Зачем я это ему сказал? Левая рука Мишку не раз в драках выручала. В самый неожиданный момент он наносил сокрушительный удар левой, и противник начинал размазывать кровь по лицу.
Они награждали друг друга оплеухами и тумаками, а я сидел на поваленной березе и грыз сизую турнепсину. Дрались они хорошо, попусту не суетились, не хватали друг друга за волосы и не царапались. Приятно было смотреть на них. Мишка что-то бурчал под нос, а Женя дрался молча. Паренек он был крепкий, и мой друг только кряхтел, получая удары.
Мне показалось, что у оврага шевельнулись кусты и вроде бы мелькнуло что-то. Но я сразу же об этом забыл, увидев, как Мишка слева заехал Жене в губу, − правда, в ответ он тут же получил сильный удар по скуле…
Услышав вдалеке знакомый басистый лай, я оглянулся: по турнепсовому полю напрямик от деревни черным клубком летел к нам Орион. А за ним не спеша шагала по тропинке Наташка.
− Орион! − завопил я, сообразив, что дело может плохо для Мишки обернуться.
Они сразу перестали драться и стали смотреть на приближающегося Ориона.
− Не вздумай замахнуться, − сказал Женя. − Разорвет!
Орион с ходу бросился к нему на грудь. Облизал лицо и, радостно повизгивая, стал прыгать вокруг. Мишка стоял руки по швам и не шевелился.
− Неужели, чертяка, окно выбил? − сказал Женя. − Он может.
Подошла Наташка. В зубах зеленая травинка. Она что-то напевала.
− Чего вы здесь делаете? − спросила она. А глаза хитрющие.
− Тебя ждем, − сказал я. − Что, думаем, Наташка не идет?
− Как он оттуда вырвался? − сказал Женя. − Я обе двери закрыл.
− Это ты про собаку? − спросила Наташка. − Иду мимо случайно, слышу, Орион лает и на окна бросается… Ну, я и выпустила.
− Понятно, − мрачно сказал Мишка.
Я подозрительно посмотрел на Наташку: уж не ее ли это платье мелькнуло в кустах?
− А случайно ты в ольшанике у оврага не сидела? − спросил я.
− У какого оврага? − сделала Наташка большие глаза.
Это, конечно, ее работа. Впрочем, я не стал разоблачать Наташку. Я был с самого начала против этой дурацкой драки. Мне этот чудной парень с собакой нравился. С ним интересно поговорить. Знает про все на свете. И первый никого не задирает. Мишка на него злится, так это из-за Наташки.
Я посмотрел на них: хороши красавчики! У Жени губа разбита и нос стал вдвое толще, а у Мишки скула распухла и один глаз уменьшился.
Женя облизывал разбитую губу, сплевывал красноватую слюну и гладил Ориона.
Мишка все время отворачивался в сторону, чтобы Наташка не заметила, какой он стал урод.
Солнце опустилось за синюю-синюю тучу. На деревню ползли пышные розоватые облака. Говорят, когда солнце опускается за тучу, будет дождь. Скорее бы, а то надоело огород поливать. И потом, охота по лужам побегать!
Я люблю, когда дождь. Речка вспухает, становится мутной, а по дорогам и тропинкам в овраг скатываются ручьи.
− Смотрите, спутник полетел, − сказал Женя.
Я уставился на небо, но, кроме нескольких тусклых звезд, ничего не увидел.
− У меня есть подзорная труба, − сказал он. − В нее все спутники видны.
− Я ни одного не вижу, − поглядел я на небо.
− Их много летает, − сказал Женя. − Просто люди на них не обращают внимания…
Мы вчетвером сидим на крыше тети Марьиного дома и по очереди смотрим в подзорную трубу. Крыша крутая, и нужно все время быть начеку, а то, чего доброго, съедешь по замшелой дранке и сверзишься прямо в сад. Внизу носится Орион и скулит. Он хочет к нам, на крышу. Тети Марьи нет дома. Она с бригадой на сенокосе. Вернется завтра к обеду.
Длинная выдвижная труба установлена на треногу. В окуляр видны яркие звезды и маленькие блестящие спутники. Их действительно много на небе. Они появляются у кромки леса, мерцая, как звезда, двигаются по темному небу и постепенно теряются среди других звезд. Иногда рядом летят сразу два спутника.
− Вот это наш «Космос», а это − последняя ступень американской ракеты… − объяснял Женя.
− Откуда ты знаешь? − не выдержал Мишка.
− Я каждый вечер смотрю, − сказал Женя.
− А как эта звезда называется? − спросила Наташка. Она смотрела в трубу и пальцем показывала в небо.
− Рядом с Большой Медведицей? − спросил Женя.
− Нет, Медведицу я знаю… Ну, вот эта яркая, а рядом еще три.
− Это созвездие Волосы Вероники.
− Волосы Вероники… − шепотом повторила Наташка. − Какое красивое название.
− А это что за звезда? − небрежно ткнул Мишка пальцем в небо.
− Марс, − сказал Женя. − Планета.
− Верно, − сказал Мишка.
− А это? − спросил и я.
− Гончие Псы…
Я только диву давался: откуда он все знает? И Мишка перестал задираться. Глаз у него почти совсем закрылся, так что ему удобно смотреть в трубу, не нужно прищуриваться. Это всегда так, после драки отношения начинают налаживаться. Наша дружба с Мишкой тоже началась с драки.
Мы долго сидели на крыше, рядом с печной трубой. Ориону надоело лаять, и он улегся на тропинку и морду положил на лапы. Когда он поднимал голову, чтобы посмотреть на нас, глаза его вспыхивали красноватым светом. Женя рассказывал про звезды и показывал их нам. Жалко, что облака закрыли полнеба.
Наташка смотрела Жене в рот. И глаза у нее мерцали, как эти далекие звезды. А Женя, наоборот, отворачивался от нее и смотрел на Мишку. И я чувствовал, что все это он рассказывает для Мишки. Наверное, и Мишка это понял и перестал волком смотреть на Женю.
Когда мы спустились вниз, тучи закрыли все небо. Стало темно, в саду зашумели яблони.
Орион подбежал к нам и всем по очереди положил толстые лапы на плечи. Так он выражал свою радость и дружелюбие. Над лесом, далеко-далеко, полыхнула молния.
− Ура, − сказал Мишка. − Будет дождь!
− Космонавты в дождь не стартуют, − сказал Женя, глядя на небо. Здесь может идти дождь, а там… звездное небо. Может быть, сейчас космонавт на лифте поднимается в ракету… Четыре, три, два, один… Старт!
− Разве они на лифте поднимаются? − спросил Мишка.
− Знаешь, какая ракета огромная? Как башня! Попробуй заберись без лифта!
Орион зарычал и подбежал к калитке. Там замаячила чья-то тень.
− Я ее ищу, давно пора ужинать, а она вон где околачивается? послышался женский голос. Это Наташкина мать.
− Спокойной ночи, − сказала Наташка и метнулась к калитке.
Мы еще немного постояли и тоже пошли. Женя проводил нас.
− Я проиграл «американку», − сказал Мишка. − У меня есть охотничий нож с костяной рукояткой… Хочешь?
Этот нож Мишке подарил отец. Когда они вместе уходили на охоту, Мишка прикреплял нож к поясу и гордо шествовал по деревне. Я знал, что этот нож самая большая Мишкина ценность.
Женя улыбнулся и покачал головой.
− Что же ты хочешь? − спросил Мишка.
− Кто такая ропуха? − спросил Женя. − Я у всех спрашивал… Никто не знает, что такое «ропуха»…
− Жаба, − сказал Мишка. − Обыкновенная жаба…
И расхохотался, а за ним и мы.
Три дня Женя не выходил из дома. Три утра подряд он не ездил на велосипеде на станцию и не читал газет. Орион, распластавшись, лежал на крыльце и никого, кроме тети Марьи, не пропускал в дом.
Наташка специально сбегала в поле и спросила у тети Марьи: что случилось? Почему Женя сидит дома и никуда не выходит?
− Лежит, − смеясь, сказала тетя Марья. − На полу, родимый, лежит…
− Заболел? − спросила Наташка.
− Эта у него… гипо… анамия какая-то…
И еще пуще засмеялась.
Мы ломали головы: что же это за болезнь?
И потом, почему на полу лежит?
И уж совсем непонятно: человек заболел, а тете Марье смешно!
Мы подходили к изгороди и свистели. Орион поднимал голову и сочувственно смотрел на нас. Но Женя не откликался. И даже в окно ни разу не выглянул. Тогда мы решили без приглашения пойти к нему. Но лишь открыли калитку, как с крыльца поднялся Орион и, подойдя к нам, загородил дорогу. Когда Наташка попыталась обойти его, Орион приподнял черную губу и показал большие белые клыки. Делать было нечего, и мы отступили.
И тогда Мишке пришла в голову идея.
− На чердаке есть окошко, − сказал он. − И без стекла… Попробуем?
− А я как же? − спросила Наташка.
− Ориона отвлекай, − сказал я. − Дергай все время калитку…
Мы обошли дом и перелезли через изгородь. По бревнам, прислоненным к углу дома, вскарабкались на крышу. Сначала Мишка, потом я. А дальше было не так уж трудно, окошко широкое, и мы без особых хлопот оказались на чердаке. Спустились по лестнице в темные сени, и вот мы в комнате.
У окна тренога с подзорной трубой. К ней прикреплена газета − это чтобы солнечные лучи не падали на пол, на котором лежал Женя и смотрел на белый потолок.
Он лежал на голых крашеных досках, и под головой была подложена толстая книжка в коричневом переплете. Рядом, чтобы рукой можно было достать, стоял ковш с водой, на газете полбуханки хлеба, начатая банка рыбных консервов и несколько картофелин в мундире. И будильник.
Он не удивился нашему приходу, все так же лежал и смотрел в потолок. Над ним кружились большие синие мухи, которые залетали в открытую форточку.
− У тебя с позвоночником что-нибудь? − спросил Мишка.
Я вспомнил, как он прыгал с крыши. Допрыгался…
− Нога? − спросил я.
Женя посмотрел на нас и улыбнулся.
− Я не могу встать… − сказал он.
− Поможем! − подскочил Мишка, но он покачал головой.
− Я встану… − Он повернул голову и взглянул на будильник. Я встану через четыре часа сорок одну минуту…
Мишка посмотрел на меня и дотронулся до виска: дескать, малый чокнулся…
− В углу спиннинг, а на столе коробка с блеснами, − сказал Женя. Забирайте и − на речку… Эх, выкупаться бы!
Он отмахнулся от нахалки мухи, которая норовила усесться на кончик носа, и, приподняв голову, отпил из ковша. Отпил и поморщился: теплая вода.
− Три дня так и лежишь на полу? − спросил я.
− Три дня, − сказал Женя. − Это чепуха… А как же они? Неделями лежат вот так, не двигаясь, а потом сразу на центрифугу… А в барокамере? Шестьдесят дней!
И тут только я сообразил, что это тоже тренировка! Мишка разглядывал на стене фотографии, приколотые кнопками. Их много было: все наши космонавты. И незнакомые летчики в странных скафандрах. Один сидел на маленькой надувной лодочке, а кругом море, и вдали виднеется пароход.
− А что такое гипо… анамия? − спросил я.
− Гиподинамия… − засмеялся Женя. − Это когда человек находится в состоянии полной неподвижности…
− А-а, − сказал я.
− А может быть, встанешь? − спросил Мишка. Женя снова взглянул на будильник.
− Через четыре часа тридцать две минуты, − сказал он.
− Ты что, в космонавты готовишься? − спросил Мишка.
− Я полечу на Марс или Венеру, − сказал Женя. А может быть, и за пределы Солнечной системы… Луна − это теперь наша стартовая площадка. Еще в этом веке ее построят. Космические корабли будут с Луны улетать на другие планеты…
− И давно ты… тренируешься? − спросил я.
− Второй год, − сказал Женя. − Я был в Звездном городке. Меня сначала не пускали, а потом пропустили… Я им показал график движения наших спутников, который я целый месяц составлял.
− И космонавтов видел? − спросил Мишка.
− Они мне подарили вот эту фотографию, − сказал Женя. − Если хочешь, сними и прочитай на обратной стороне…
Но Мишка не стал снимать со стены фотографию. Он подошел к стене и долго смотрел на космонавтов, сфотографировавшихся группой.
− А как вы попали сюда? − запоздало спросил Женя.
− Из космоса… − улыбнулся Мишка и показал пальцем на потолок.
Женя попросил меня вылить теплую воду и принести из кадки свежей. Я принес.
− И ни разу не встал? − спросил Мишка.
− Кого же я буду обманывать? − сказал Женя. − Себя, что ли?
− Ну, давай лежи, − сказал Мишка. − Сколько тебе осталось?
− Четыре часа шесть минут… − сказал Женя. Последние часы ужасно долго тянутся!
Назад мы вышли через двор. Нужно было видеть изумленную морду Ориона! Он растопырил уши и, растерянно моргая, смотрел на нас.
− Прошляпил? − сказал я и, потрепав его по шее, вслед за Мишкой прошел калитке, где нас с нетерпением ждала Наташка. У нее даже одна ленточка в волосах развязалась.
− Ну что, за доктором бежать? − спросила она.
− Доктор не поможет, − сказал Мишка. − У него болезнь неизлечимая. Гипо… Как она называется?
− Ги-по-ди-на-мия, − с удовольствием произнес я это незнакомое космическое слово.
− Я побегу в контору, − заволновалась Наташка. − Из района «скорую помощь» вызовут…
Она повернулась, чтобы побежать, но Мишка поймал ее за руку.
− Пойдем на Чупрыкину мельницу щук шугать.
− Какие щуки, − чуть не плача, сказала Наташка. − Человеку плохо, а вы… вы тут со своими щуками…
Мишка отпустил ее руку и, помолчав, сказал:
− Не надо «скорую помощь»… Он поправится ровно через три часа и пятьдесят пять минут…
Мишка сказал это спокойным, серьезным голосом, и Наташка поверила. Она уселась на низкую скамейку, что возле забора, и положила руки на острые коленки, выглядывавшие из-под ситцевого платья в горошек.
− Я буду ждать, − сказала она.
