Проснулась девочка Маша утром в своей кроватке и поняла, что настроение у неё ПЛОХОЕ. И как стала Маша капризничать! И как стала она вредничать!
— Не хочу, — говорит, — надевать это платье, оно синее — некрасивое! Хочу другое — красное — распрекрасное! Не хочу есть кашу, она невкусная! Хочу мороженое с орехами! Не хочу буквы читать, они скучные! Хочу мультфильм смотреть по телевизору!
Слушала мама эти капризы, слушала, да и наказала Машу. В угол поставила и целых полчаса выходить не велела.
— Постой и подумай, как нужно себя вести, — сказала мама. — А если я увижу, что ты вышла раньше времени, накажу ещё строже!
Как строже, мама не сказала и ушла на кухню. А Маша на маму рассердилась. Сначала она стояла в углу, по стенке ногой колотила, да приговаривала: «Не буду слушаться! Думать ничего не собираюсь! Вот так!» А потом решила совсем-совсем не слушаться: пошла, села на диванчик и стала игрушечному зайцу уши крутить.
Вдруг слышит, кто-то тоненько противненько рядом хихикает. Глядь, а в углу стоит девчонка, маленькая-премаленькая, Маше по пояс будет. Девчонка чумазая, лохматая, платье на ней рваное, а ноги босые. Стоит, посмеивается, одним глазом подмигивает, а второго глаза за космами и не видно.
Маша от неожиданности и изумления зайца выронила. А девчонка ну по комнате прыгать-скакать. И такая прыгучая оказалась, да шкодливая! На столик Машин вскочила — все карандаши рассыпала, на кроватку запрыгнула — подушки раскидала, стульчик опрокинула и давай в Машиных игрушках шуршать!
От возмущения Маша даже удивляться перестала:
— Ах, вот ты как! Сейчас догоню — плохо тебе будет! — кричит.
Кинулась она незваную гостью ловить. А та юрк в угол, Маша — за ней: «Ага! — кричит. — Поймалась!» Хвать руками, а девчонки и нет, а сама Маша стоит в каком-то месте незнакомом, и понять ничего не может. Где комнатка её с кошечками на обоях и где всё, что в этой комнатке было? И где мамочка родненькая и любименькая? Испугалась Маша, заплакала:
— Куда всё подевалось? Где я?
— Чего расхныкалась? Сама захотела быть непослушной, вот и попала в Поганое место, — отвечает ей кто-то ехидным голоском. Обернулась Маша — стоит перед ней давешняя девчонка и смотрит на неё насмешливо.
— Да кто ты такая и что ко мне привязалась?! — возмутилась Маша.
— Я — Малявка — настоящая вреда. В Поганом месте самая маленькая, зато и самая шустрая! Буду я из тебя тоже вреду настоящую делать.
— Зачем это? — спрашивает Маша.
— А затем, чтобы злючесть твоя да капризность даром не пропадала, а на дело поганое шла!
— На какое такое поганое дело?
— А вредность по миру сеять, из детей послушных — неслухов делать, из добрых — злых, из хороших — плохих.
— Не хочу я из хороших — плохих делать! — топнула ногой Маша. — А ну, быстро возвращай меня обратно в мою комнатку с игрушками, возвращай меня к мамочке любименькой!
— Как бы ни так! — отвечает ей Малявка. — Не узнать тебе волшебных слов, не попасть обратно домой! А быть тебе настоящей вредой. И слушайся меня, а не то пожалуюсь Бухтею, превратит он тебя в поганку лесную. Хочешь?
Испугалась девочка, согласилась Малявку слушаться, а про себя решила во что бы то ни стало узнать слова волшебные, да домой вернуться. «Буду не настоящей вредой, а буду понарошку, — думает, — обхитрю Малявку противную».
Скоро сказка сказывается, да нескоро дело делается. Живёт Маша в Поганом месте, а всё не знает, как домой вернуться. А Малявка её с утра до ночи вредному делу учит: воду мутить да злючек растить. И такая маленькая, а настырная: глаз с Маши не спускает, одну её не оставляет, покрикивает, поторапливает. А как Маша слушаться не хочет, так за косы её таскает, да Бухтеем пугает.
Злючек-колючек растить трудно. Поливает их Маша водой мутной, кормит мухами сушёными да клопами мочёными, а напоить-накормить досыта не может. Злючки ненасытные, всё время визжат — есть-пить требуют, Машу царапают, за ноги покусывают. Уж Маша из сил выбивается. Тут говорит ей Малявка:
— Собирайся, поведу тебя Бухтею показывать. А не понравишься ему — превратит в лягушку болотную.
— А как мне ему понравиться? — спрашивает Маша, а сама от страха дрожит.
— Не любит Бухтей чистеньких да опрятненьких. Смотри на меня и старайся похожей быть, — отвечает та.
Посмотрела на себя Маша: уж и не чистенькая она и не опрятненькая. Да думает, вдруг Бухтею мало покажется? Принялась она щёчки свои грязью мазать, волосы лохматить, платьице в лохмотья рвать, и стала совсем уж похожа на вреду Малявку, только ростом побольше.
— Смотри, — говорит вреда, — не перечь Бухтею, что он ни скажет — со всем соглашайся, а то худо будет.
Пришли они к Бухтею. А сидит он в огромной норище, в тёмной темнотище, еле его видно. Смотрит Маша, вглядывается — будто стог сена перед ней и запах кругом тяжелый, болотный. Вдруг как зашевелится стог, как забормочет: «Бухти–бухты, бухти–бухты»… А Малявка толкает Машу: «Иди, встань перед ним, да скажи: «Великий Бухтей, хочу я быть зло творящей вредой настоящей! Прими меня в своё царство, служить буду верой-правдой!»
Встала девочка перед ним, слова сказала, как её Малявка научила, а у самой все «поджилочки» трясутся — страшно! Тут Малявка подскочила к Бухтею и давай ему на непонятном языке что-то рассказывать, аж пищит, так торопится. А тот опять как забормочет: «Бухти–бухты, бухти–бухты», — как затрясётся, пыль с него тучей и вонь идёт такая, что дышать нельзя.
Голова у Маши закружилась, и что дальше было, уже она не видела. Очнулась бедная девочка дома у Малявки, не помнит, как назад шла.
— Эх ты, неженка! — смеется над ней вреда. — Не выдержала духа Бухтея. Ну, ничего, пообвыкнешь, дух поганый родным станет. А меня Бухтей за тебя хвалил, сказал, что завтра тебя испытывать будем на злое дело. А как ты испытание пройдёшь, да в царство наше войдёшь, тут мне награда большая выйдет!
Малявка спит, во сне храпит, а Маша уснуть не может. Да и как тут уснешь, когда и зло творить противно, и Бухтею не угодить страшно. А ну, как не сможет она испытание пройти, что тогда? Плачет девочка, слезами обливается. Убежала бы, да дороги домой не знает. Неужели, думает, пропадать ей вечно в Поганом месте? Думала она, думала и решилась бежать, куда глаза глядят! Малявкин дом — нора тесная, дверь-то в этой норе хлипкая, щелястая, да на двери замок висит черный, огромный. А ключ у вреды под подушкой. Подкралась девочка к Малявке, стала ключ тащить, а подушка жесткая, соломой набитая как зашуршит! Малявка один сонный глаз открыла, а Маша не растерялась, вспомнила песенку мамину колыбельную и давай напевать, а рукой по подушке похлопывать. Закрыла вреда сонный глаз, разнежилась от песенки колыбельной, сладко засопела. А Маша песенку поет, одной рукой похлопывает, а другой ключ из-под подушки тянет. Так и вытащила. Тихонько дверь открыла, и вот уж она на свободе, а куда идти не знает. Пошла бы Маша, куда глаза глядят, только темно в Поганом месте ночью, ничего не видно. Вдруг слышит она, кто-то пищит тихонько рядом, прямо под ногами, да так жалобно. Наклонилась девочка к земле, а это мышка серая.
— Забери, — говорит — меня, Маша, отсюда! У меня дома детки малые в норке сидят, есть хотят!
— А ты откуда меня знаешь? — спрашивает девочка.
— Как же мне тебя не знать: мы с тобой в одном доме жили, — отвечает мышка, — ты в своей комнатке наверху, а я в своем подполе внизу. Меня Малявка Бухтею на съедение взяла, да не удержала, я от нее убежала. Только мне домой надо, к деткам моим — мышатам родным!
— Взяла бы я тебя с собой, мышка, да сама не знаю, как отсюда выбраться… — заплакала девочка.
— Не плачь, Маша, — говорит норушка, — пока ты Малявке служила, я всюду шныряла — кое-что узнала: есть тут в Поганом месте березка стройная, и зимой, и летом зеленая, а возле нее родничок чистый из-под земли бьет. Если умоешься в том родничке, да слова волшебные скажешь, то и окажешься дома.
— А какие слова? — обрадовалась Маша.
— Сейчас я тебе этого не скажу. А то вдруг без меня назад вернуться задумаешь!
— Что же ты меня предательницей считаешь? — возмутилась Маша.
— А не обижайся, — отвечает норушка, — мы, мыши, от людей-то натерпелись, отсюда и недоверие! Так что поторапливайся, пойдём место заветное искать.
Но не успела Маша ответить, как вдруг поднялся вокруг писк да визг: это злючки Машин голос услышали, стали еду требовать! Испугалась Маша, помчалась прочь, дороги не разбирая, и мышка за ней следом несется, попискивает, еле успевает. А кругом темно, ничего не видно. Вот и угодила бедная девочка в болото, прямо в трясину. Трясина чавкает, Машу затягивает, та кричит-вырывается, но только сильнее тонет. Мышка маленькая рядом на кочке сидит, от страха пищит, а помочь ничем не может.
Вдруг слышит Маша — топот: это Малявка, злючками разбуженная, нагнала беглянку.
— Ах ты, негодная! — кричит Малявка. — Вот я тебя не стану вытаскивать! Нет тебе больше веры!
— Прости меня, вреда! — плачет Маша. — Мне домой хочется, к мамочке! Вытащи меня, Малявочка, отсюда, да пожалей, домой отпусти! Пожалуйста!!!
— Как бы ни так, — отвечает та. — Мне за тебя награда обещана, хочешь-не хочешь, а я из тебя настоящую вреду сделаю! А чтоб ты не сбежала, я к тебе сторожей приставлю.
Малявка Машу из трясины вытянула, а потом ногой топнула, в ладоши хлопнула, на своем тарабарском языке заклинание пролопотала, и тут же явились перед ней две жабы огромные, с Малявку ростом. Смотрит Маша, а у жаб из пастей раскрытых клыки торчат, и рычат они, как псы сторожевые. Страшно девочке, еще страшнее мышке-малышке. Только жабы на мышку внимания ноль, а к Маше будто приклеились: рядом прыгают, страшных глаз с нее не спускают.
Некуда бедной пленнице деваться: утро настало – нужно на испытание идти. Пошли они: впереди жаба скачет, за ней Малявка вприпрыжку, потом Маша идет, плачет, спотыкается. За Машей вторая жаба прыгает, подгоняет, ворчит, в оба глядит. Только не видит жаба, что у девочки в кармашке сидит мышка-малышка и Машу поучает: «Не перечь Малявке, — говорит, — а притворись своей, да выведай, где берёзка зелёная, да родничок заветный в Поганом месте!»
Утерла Маша слезы, шагу прибавила, поравнялась с вредой и давай к ней подлизываться:
— Не сердись, Малявочка, верой-правдой тебе служить буду! Хочу стать такой, как ты — вредой настоящей! Только тяжко мне с непривычки в Поганом месте: дух тяжелый и водица мутная. Мне бы хоть разок чистой водицы попить — силы бы и прибавились!
— Давно бы так! — обрадовалась вреда. — Будешь делать, что я скажу — так и я тебе послабление сделаю. Вот угодишь Бухтею, испытание пройдёшь — так и быть, свожу тебя чистой водицы попить.
— А где же тут чистая водица?
— А под березой постылой, заколдованной!
— Какой такой постылой, заколдованной?
— А вот какой: сколько Бухтей ту берёзу ни изводит — она на другой день снова вырастает. Ничего её не берёт — ни огонь, ни топор, ни Бухтея заговор!
— А зачем же Бухтей ту берёзку изводит?
— Этого тебе знать не надо! Ишь, какая любопытная! Молчи, давай, да поторапливайся — Бухтей ждать не любит!
Вот пришли они к Бухтею. Вылез он из своей норищи — страшный, лохматый — и давай бухтеть «Бухти-бухты, бухти-бухты!»
— Чего это он? — спрашивает Маша шёпотом, а сама к Малявке жмется, боязно ей, но уж не так, как в первый раз.
— Молчи! — шипит Малявка. — Это он силу зловонную набирает!
Набрал Бухтей силу, смрад от него пошёл такой, что терпеть невозможно, а терпеть-то надо. Вот Маша и терпит. А Бухтей тем временем к ним направился. Кинулись ему навстречу жабы, давай возле ног вертеться, ручищи страшные лизать. И Малявка подбежала, к ручище припала — давай целовать.
— А ты что же, Маша, рук своему царю не целуешь? Или не хочешь быть в моём царстве? — грозно спрашивает Бухтей.
— Иди, иди! — подскочила к ней вреда и ну толкать к Бухтею.
Ткнулась Маша носом в вонючую шерсть, аж голова у неё закружилась. Но ничего, выдержала. А царь Поганого места вместо посоха желтую кость держит. Как стукнул он оземь этой костью, так земля задрожала, и со всех сторон потянулись к нему твари его подданные: кто из нор вылезает, кто из болота, кто из кустов продирается. Окружили Машу, смотрят на неё, перешёптываются. И страшно девочке, и чудно: про таких чудищ раньше она только мультики смотрела, а тут их вон сколько, на любой вкус. Но ведут себя тихо. Смотрит Маша — вокруг не только монстры, да кикиморы болотные, а есть в толпе и такие, как она девочки и мальчики — вреды, значит. Грязные, худущие, но ехидные, смотрят на Машу, похихикивают.
Вдруг как крикнет Бухтей:
— Испытать её!!!
Тут Малявка засуетилась, подвела девочку к колодцу, что возле норы Бухтеевой стоит. А в колодце вода черная-черная, как чернила.
— А ну, вспоминай, — приказывает Малявка, — самого вредного из твоих друзей!
— Нет у меня вредных друзей, — отвечает девочка, — и Иринка хорошая, и Светочка, и Алёнка добрая — всегда делится…
— Нет, нам добрые ни к чему, с ними зло творить не получится, вспоминай плохих! Да живо!
Тут вспомнила Маша Егорку соседского, который у нее велосипед отбирал: сам на её же велосипеде катался, а Маше не давал. Только вспомнила она Егорку противного, глядь, а в колодце, как на экране Егорка и появился. Смотрит Маша, удивляется, а мальчик на экране шоколадку лопает.
— Ну, теперь будем ждать, пока он вредничать начнёт, тогда и начнём зло творить — говорит Малявка.
— А сколько ждать?
— А пока не начнёт.
— А если он совсем вредничать не станет? — спрашивает Маша.
— Ну, тогда Бухтей тебя в лягушку превратит!
Но тут Егорка завредничал. Шоколадку доел, и давай у своей мамы вторую выпрашивать.
— Нельзя, — говорит Егоркина мама. — Много сладкого вредно.
— А-а-а! — ноет мальчик. — Хочу ещё!
Вреда Малявка вытащила из мешка злючку, Маше в руки сунула:
— На, — говорит, — плюнь, дунь, а потом злючку кидай! Да быстрее!
Маша так и сделала. Злючка в воду бултыхнулась, пошли по воде круги, а когда все успокоилось — опять стал виден Егорка. Только уж он не просто капризничал, а злился вовсю и вел себя безобразно: кричал – слюной брызгал, на маму кулаками махал, один раз даже задел!
— Видишь, — кричит вреда, — наша с тобой работа! Сейчас ещё чуть-чуть, и можно будет тащить!
— Кого тащить? — спрашивает Маша, а у самой на душе плохо-плохо.
— Да вот, нового вреду! Ну что, понравилось тебе зло творить?
Маша кивнула, а сама думает: «Так вот, почему иногда так бывает: злишься-злишься и остановиться не можешь! А это, оказывается, в тебя злючек кидают! А эту-то злючку я сама и вырастила, и в Егорку кинула!» — на душе у девочки ещё хуже сделалось.
А в это время вода чёрная в колодце вспенилась, аж забурлила.
— Тащи его! Тащи! — закричали кикиморы и вреды из толпы. А монстры зарычали – загудели, говорить-то не умеют, только кричат!
Тут несколько вред подскочили, в колодец сеть закинули, и как рыбину, вытащили из черной воды испуганного Егорку.
— А-а-а! — залился слезами мальчик. — Где я? Что же это делается-то?
— Цыц! Кончай мокроту разводить! — прикрикнула на него Малявка. — Не то быстро в мокрицу превратим!
Испугался мальчик, рот рукой прикрыл и тут Машу увидел — глаза от удивления вытаращил, но молчит, мокрицей стать боится. Стыдно-стыдно Маше стало, а тут Бухтей к ней повернулся и давай её хвалить:
— Вот, говорит, молодец, хорошая вреда из тебя получится! Прошла ты, Маша, испытание, да и лучше многих! Такого злющего мальчишку нашла, что сразу в наше царство забрать получилось! А то с иным возиться приходится неделями, пока созреет он для Поганого нашего места. Да и то, притащишь кого, а толку нет! Эх, настоящих-то злющих мало! Иди, руку целуй!
Тут все захлопали, ногами затопали — радуются! Но Бухтей снова костью своей о землю стукнул — все стали расходиться: кто — в болото, кто — в кусты, кто — в норы. Через минуту остались с Бухтеем только вреда, весёлая, довольная, Егорка заплаканный, да Маша. А у Маши мышка, в кармашке спрятанная. Даже жабы разбежались, знать страшных сторожей к пленнице решили больше не приставлять, доверие оказали. Одна Малявка осталась начальницей. Её-то Бухтей, видно, щедро наградил, что-то такое ей на языке непонятном паганинском сказал, что Малявка аж подпрыгнула от радости.
— Ну, — говорит, — Маша, ты меня не подвела, и я тебе обещанное дам. Пойдём, отведу тебя к берёзе зелёной, да чистому роднику. Хоть мне и видеть-то всё это противно, да я поодаль постою. Хочу, чтоб силы ты набралась побольше, работы у нас с тобой много!
Маша рада-радёхонька, а мышка в кармашке ещё сильней радуется, аж извертелась вся — домой хочет, к мышатам! Вот пошли они. Маша старается Егорке потихоньку, знаками всё объяснить, да с собой его забрать, домой. Только он злится на Машу, знаки понимать не хочет, а хочет девочку толкнуть побольнее, да посильнее. Рассердилась и Маша. «Ах так, — думает, — оставайся же ты в Поганом месте! А мы с мышкой сами домой отправимся!» И перестала знаки подавать.
Недолго шли они, берёзка та недалеко от Бухтеевой норы растёт. Смотрит Маша — берёзка стройная, да зелёная, одна стоит. Все-то остальные деревья в Бухтеевом царстве корявые, гнутые. И такой красивой девочке берёзка показалась, что аж слёзы у неё на глаза навернулись. Тут слышит она, мышка пищит, хочет слова волшебные Маше сказать. Нагнулась Маша ногу потереть, будто о камень зашибла, а мышка в этот момент ей слова быстренько и сказала. Простые слова, а самой никак бы не догадаться:
Стою перед тобой с чистою душой!
Буду в мир добро нести,
Домой, берёзка, отпусти!
Вот подошла Маша к березке, к родничку нагнулась, личико умыла, студёной водицы напилась. А потом и сказала заветные слова. Да так громко сказала, что и Малявка, поодаль стоявшая, услыхала. А Маша и не боится больше вреды, думает сейчас же дома оказаться, далеко от Поганого места. Только слова-то волшебные сказаны, а Маша-то всё тут: домой не вернулась, а себя выдала!
— Ах, ты, гадкая! — кричит Малявка. — Меня обмануть вздумала! Так вот же быть тебе лягушкой болотной! Сейчас Бухтей узнает твоё предательство — в квакушку зеленую обратит и проглотит! А ну, быстро пошли к Бухтею!
— Не пойду! — плачет Маша, упирается, за берёзку хватается.
Малявка-то Маши меньше, сколько не пыжится, а сдвинуть упёршуюся девочку с места не может. Тут она и говорит Егорке:
— А ну, давай, помогай её тащить! Только сначала у дряни такой выпытать надо, откуда слова волшебные узнала!
Стоит Маша, дрожит, боится, а на Егорку злится, думает: «Буду кусаться, не дам себя к Бухтею отвести! Вот получишь ты у меня, противный Егорка!»
Тут слышит, мышка на плечо вскарабкалась, и на ухо давай пищать:
— Вспомнила, ещё вспомнила! Слова эти волшебные действуют только, если их с добрым сердцем говорить, а ты Маша вон как злишься, аж щёки трясутся. Ты не злись, успокойся-ка, авось и попадём домой! А?
Тут березка зашелестела листвой, будто тоже говорит «Не злись, Маша!» Да как же не злиться, когда зло берёт? На вреду противную, на весь мир Поганый, да на мальчишку соседского, который вреде помогать готов!
А только Маше зря показалось, что Егорка с Малявкой заодно. Он-то стоит, от страха ничего не понимает, только головой крутит. А как вреда его к Маше подталкивать стала, так совсем мальчишка в рёве зашелся, стал от вреды отбиваться:
— А-а-а! — кричит. — Отстань от меня! Где моя мамочка родненькая? Где моя комнатка с новым компьютером? Домой хочу-у-у!!!
Тут Маша вспомнила, как тяжко ей было в Поганом месте очутиться. Это сейчас она пообвыкла немножко, да и то тошнёхонько. А мальчишка-то тут новенький, вот и страшно ему. И ведь это она, Маша, виновата, что Егорка в Поганом месте очутился. Стыдно ей стало, аж уши запылали, жалко ревущего Егорку. Подбежала она к нему, за руку к родничку подвела, давай чистой водой умывать, по головке гладить, приговаривать:
— Ох, бедные мы с тобой, Егорушка, сиротинушки! А только нам порознь нельзя, давай вместе держаться!
— Давай! — всхлипывает Егорка, размяк совсем от переживаний.
Тут берёзка над головой зашелестела, аж звон пошёл, будто листья у неё серебряные. Раз — и нет под берёзкой ни Маши, ни Егорки, ни мышки маленькой. Не успела вреда подмогу позвать, вернула берёзка детей домой.
Открыла Маша глаза — дома она, в комнатке своей любимой. И платьице на ней красненькое чистенькое, и сама она чистенькая, без единой царапинки, и цыпок на руках нет. «Что же, это мне всё почудилось?» — думает девочка. Тут мама в комнатку её вошла, строго так спрашивает:
— Ну, что, Маша? Подумала, как себя нужно вести?
Бросилась Маша к маме, в передник носом уткнулась:
— Мамочка, родненькая моя! Никогда больше вредничать не стану! Во всём тебя буду слушаться! Пойдём, буду кашу есть овсяную!
Удивилась мама, обрадовалась, по головке дочку погладила. А Маша всё никак не поймёт: сон ли ей приснился или была она в Поганом месте? Только слышит, в кармашке кто-то шуршит. Сунула она туда руку, а кармашек полон листиков зелёных, берёзовых. А в листиках мышка-малышка сидит, улыбается. Отнесла девочка мышку к деточкам, да сухарик ей возле норки положила. И с тех пор Маша вредничать совсем перестала, А Егорка ничего не помнит, заспал, наверное, но вести себя стал тише. А мышку Маша до сих пор подкармливает.
