Сказкус

Сказка «Отрочество: Глава 9 (Продолжение предыдущей)» — Лев Толстой

Глава 9. Продолжение предыдущей

«Тогда было страшное время, Николенька, — продолжал Карл Иваныч, — тогда был Наполеон. Он хотел завоевать Германию, и мы защищали свое отечество до последней капли крови! und wir verteidigten unser Vaterland bis auf den letzten Tropfen Blut!

Я был под Ульм, я был под Аустерлиц! я был под Ваграм! ich war bei Wagram!»

— Неужели вы тоже воевали? — спросил я, с удивлением глядя на него. — Неужели вы тоже убивали людей?

Карл Иваныч тотчас же успокоил меня на этот счет.

«Один раз французский Grenadier отстал от своих и упал на дороге. Я прибежал с ружьем и хотел проколоть его, aber der Franzose warf sein Gewehr und rief pardon [но француз бросил свое ружье и запросил пощады (нем.).], и я пустил его!

Под Ваграм Наполеон загнал нас на остров и окружил так, что никуда не было спасенья. Трое суток у нас не было провианта, и мы стояли в воде по коленки. Злодей Наполеон не брал и не пускал нас! und der Bösewicht Napoleon wollte uns nicht gefangen nehmen und auch nicht freilassen!

На четвертые сутки нас, слава Богу, взяли в плен и отвели в крепость. На мне был синий панталон, мундир из хорошего сукна, пятнадцать талеров денег и серебряные часы — подарок моего папеньки. Французский Soldat все взял у меня. На мое счастье, у меня было три червонца, которые маменька зашила мне под фуфайку. Их никто не нашел!

В крепости я не хотел долго оставаться и решился бежать. Один раз, в большой праздник, я сказал сержанту, который смотрел за нами: „Господин сержант, нынче большой праздник, я хочу вспомнить его. Принесите, пожалуйста, две бутылочки мадер, и мы вместе выпьем ее“. И сержант сказал: „Хорошо“. Когда сержант принес мадер и мы выпили по рюмочке, я взял его за руку и сказал: „Господин сержант, может быть, у вас есть отец и мать?..“ Он сказал: „Есть, господин Мауер…“ — Мой отец и мать, — я сказал, — восемь лет не видали меня и не знают, жив ли я, или кости мои давно лежат в сырой земле. О господин сержант! у меня есть два червонца, которые были под моей фуфайкой, возьмите их и пустите меня. Будьте моим благодетелем, и моя маменька всю жизнь будет молить за вас всемогущего Бога.

Сержант выпил рюмочку мадеры и сказал: „Господин Мауер, я очень люблю и жалею вас, но вы пленный, а я Soldai!“ Я пожал его за руку и сказал: „Господин сержант!“ Ich drückte ihm die Hand und sagte: „Herr Sergeant!“

И сержант сказал: „Вы бедный человек, и я не возьму ваши деньги, по помогу вам. Когда я пойду спать, купите ведро водки солдатам, и они будут спать. Я не буду смотреть на вас“.

Он был добрый человек. Я купил ведро водки, и когда Soldat были пьяны, я надел сапоги, старый шинель и потихоньку вышел за дверь. Я пошел на вал и хотел прыгнуть, но там была вода, и я не хотел спортить последнее платье: я пошел в ворота.

Часовой ходил с ружьем auf und ab [взад и вперед (нем.).] и смотрел на меня. „Qui vive?“ — sagte er auf einmal [«Кто идет?» (франц.) — сказал он вдруг (нем.).], и я молчал. „Qui vive?“ — sagte er zum zweiten Mal [«Кто идет?» (франц.) — сказал он второй раз (нем.).], и я молчал, „Qui vive?“ — sagte er zum dritten Mal [«Кто идет?» (франц.) — сказал он в третий раз (нем.).], и я бегал. Я пригнул в вода, влезал на другой сторона и пустил. Ich sprang in’s Wasser, kletterte auf die andere Seile und machte mich aus dem Staube.

Целую ночь я бежал по дороге, но когда рассвело, я боялся, чтобы меня не узнали, и спрятался в высокую рожь. Там я стал на коленки, сложил руки, поблагодарил Отца Небесного за свое спасение и с покойным чувством заснул. Ich dankte dem allmächtigen Gott für Seine Barmherzigkeit und mit beruhigtem Gefühl schlief ich ein.

Я проснулся вечером и пошел дальше. Вдруг большая немецкая фура в две вороные лошади догнала меня. В фуре сидел хорошо одетый человек, курил трубочку и смотрел на меня. Я пошел потихоньку, чтобы фура обогнала меня, но я шел потихоньку, и фура ехала потихоньку, и человек смотрел на меня; я шел поскорее, и фура ехала поскорее, и человек смотрел на меня. Я сел на дороге; человек остановил своих лошадей и смотрел на меня, „Молодой человек, — он сказал, — куда вы идете так поздно?“ Я сказал: „Я иду в Франкфурт“. — „Садитесь в мою фуру, место есть, и я довезу вас… Отчего у вас ничего нет с собой, борода ваша не брита и платье ваше в грязи?“ — сказал он мне, когда я сел с ним. „Я бедный человек, — я сказал, — хочу наняться где-нибудь на фабрик, а платье мое в грязи оттого, что я упал на дороге“. — „Вы говорите неправду, молодой человек, — сказал он, — по дороге теперь сухо“.

И я молчал.

— Скажите мне всю правду, — сказал мне добрый человек, — кто вы и откуда идете? лицо ваше мне понравилось, и ежели вы честный человек, я помогу вам.

И я все сказал ему. Он сказал: „Хорошо, молодой человек, поедемте на мою канатную фабрик. Я дам вам работу, платье, деньги, и вы будете жить у меня“.

И я сказал: „Хорошо“.

Мы приехали на канатную фабрику, и добрый человек сказал своей жене: „Вот молодой человек, который сражался за свое отечество и бежал из плена; у него нет ни дома, ни платья, ни хлеба. Он будет жить у меня. Дайте ему чистое белье и покормите его“.

Я полтора года жил на канатной фабрике, и мой хозяин так полюбил меня, что не хотел пустить. И мне было хорошо. Я был тогда красивый мужчина, я был молодой, высокий рост, голубые глаза, римский нос… и Madam L… (я не могу сказать ее имени), жена моего хозяина, была молоденькая, хорошенькая дама. И она полюбила меня.

Когда она видела меня, она сказала: „Господин Мауер, как вас зовет ваша маменька?“ Я сказал: „Karlchen“.

И она сказала: „Karlchen! сядьте подле меня“.

Я сел подле ней, и она сказала; „Karlchen! поцелуйте меня“.

Я его поцеловал, и он сказал: „Karlchen! я так люблю вас, что не могу больше терпеть“, — и он весь задрожал».

Тут Карл Иваныч сделал продолжительную паузу и, закатив свои добрые голубые глаза, слегка покачивая головой, принялся улыбаться так, как улыбаются люди под влиянием приятных воспоминаний.

«Да, — начал он опять, поправляясь в кресле и запахивая свой халат, — много я испытал и хорошего и дурного в своей жизни; но вот мой свидетель, — сказал он, указывая на шитый по канве образок Спасителя, висевший над его кроватью, — никто не может сказать, чтоб Карл Иваныч был нечестный человек! Я не хотел черной неблагодарностью платить за добро, которое мне сделал господин L…, и решился бежать от него. Вечерком, когда все шли спать, я написал письмо своему хозяину и положил его на столе в своей комнате, взял свое платье, три талер денег и потихоньку вышел на улицу. Никто не видал меня, и я пошел по дороге».

Нашли ошибку?

Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста сказки «Отрочество: Глава 9 (Продолжение предыдущей)» и нажмите Ctrl+Enter.

Читайте также
Сказка «Отрочество: Глава 4 (В Москве)» — Лев Толстой

Глава 4. В Москве
С приездом в Москву перемена моего взгляда на предметы, лица и свое отношение к... Читать текст полностью →

Сказка «Отрочество: Глава 16 (Перемелется, мука будет)» — Лев Толстой

Глава 16. Перемелется, мука будет
Я ночевал в чулане, и никто не приходил ко мне; только на другой... Читать текст полностью →

Сказка «Отрочество: Глава 14 (Затмение)» — Лев Толстой

Глава 14. Затмение
Я вдруг почувствовал презрение ко всему женскому полу вообще и к Сонечке в... Читать текст полностью →

Сказка «Отрочество: Глава 18 (Девичья)» — Лев Толстой

Глава 18. Девичья
Я чувствовал себя все более и более одиноким, и главными моими удовольствиями... Читать текст полностью →

Комментарии читателей 0