Рассказывают также, о счастливый царь, что был в городе Ширазе [594] великий царь по имени ас-Сейф-аль-Азам-Шах, и до великих дожил он годов, и не был наделен сыном. И собрал он врачей и лекарей и сказал им: «Мои годы стали велики, и вы знаете, каково мое состояние и состояние царства и его устроение. Я боюсь за участь подданных после меня, ведь до сих пор не досталось мне сына». — «Мы изготовим тебе зелье, от которого будет польза, если захочет Аллах великий», — сказали лекари. И они приготовили для него зелье, и царь употребил его, а затем он пал на свою жену, и она понесла, по изволению Аллаха великого, который говорит вещи: «Будь!» — и она возникает. И когда исполнились ее месяцы, она родила дитя мужского пола, подобное луне, и царь назвал его Ардеширом [595], и мальчик рос и развивался и изучал богословие и светские науки, пока не стало ему пятнадцать лет жизни.
А был в Ираке один царь по имени Абд-аль-Кадир, и была у него дочь, подобная восходящей луне, и звали ее Хайят-ан-Нуфус. И она ненавидела мужчин, и никто не отваживался упоминать о мужчинах в ее присутствии, и сватались к ней у ее отца владыки Хосрои, и говорил с нею ее отец, но девушка отвечала: «Я не сделаю этого никогда, а если ты меня к этому принудишь, я убью себя».
И услышал царевич Ардешир молву о ней и осведомил об этом своего отца, и посмотрел царь на его состояние и пожалел его и пообещал ему, что поможет на ней жениться. А затем он послал своего везиря к отцу девушки, чтобы к ней посвататься, но тот отказал. И когда везирь вернулся от царя Абд-аль-Кадира и рассказал, что у него с ним случилось, и осведомил царя Шираза об отказе, царю стало из-за этого тяжело, и он разгневался великим гневом и воскликнул; «Когда подобный мне посылает к кому-нибудь из царей с просьбой, разве тот может ее не исполнить!»
И он велел глашатаю кричать в войсках, чтобы выставили палатки и делали многие приготовления, хотя бы пришлось для этого занять денег на расходы, и воскликнул: «Я не вернусь, пока не разрушу земель Абд-аль-Кадира, не перебью его людей, не сотру его следов и не захвачу его имущества!»
И когда дошла весть об этом до сына его Ардешира, он поднялся с постели и вошел к своему отцу царю и, поцеловав перед ним землю, сказал: «О царь величайший, не затрудняй себя ничем…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Ночь, дополняющая до семисот двадцати
Когда же настала ночь, дополняющая до семисот двадцати, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда до царевича дошла весть об этом, он вошел к своему отцу царю и, поцеловав перед ним землю, сказал ему: «О царь величайший, не затрудняй себя ничем, не собирай богатырей и воинов и не расходуй своих денег. Ты сильнее его. Когда ты соберешь против него это войско, которое с тобою, и разрушишь его землю и страну, убьешь его мужей и богатырей, захватишь его достояние, и убьешь его самого, дойдет эта весть и о том, что досталось ему и другим изза тебя до его дочери, и она убьет себя, а я умру из-за нее и никогда не буду жить после нее». — «Каков же будет твой замысел, о дитя мое?» — спросил тогда царь. И Ардешир ответил: «Я отправлюсь за тем, что мне нужно, сам и оденусь в одежду купцов и ухитрюсь добраться до девушки, и посмотрю, как удовлетворить мое желание и сблизиться с ней». — «Ты избрал этот замысел?» — спросил его отец. И царевич ответил: «Да, о батюшка».
И тогда царь позвал везиря и сказал ему: «Поезжай с моим сыном, радостью моего сердца, и помогай ему в его намерениях и береги его и направляй твоим верным мнением. Ты будешь ему вместо меня». И везирь отвечал: «Слушаю и повинуюсь!» А потом царь дал своему сыну триста тысяч динаров золотом и дал ему яхонтов, драгоценных камней, золотых изделий, товаров и сокровищ и того, что с этим сходно. И после того юноша вошел к своей матеря и поцеловал ей руки и попросил ее помолиться, и она помолилась за него и тотчас поднялась и, открыв свою казну, вынула для сына сокровища, ожерелья, изделия из золота, одежды, редкости и все то, что сохранялось со времени прежних царей и чего не уравновесить деньгами. И царевич взял с собой невольников, слуг, животных и все, что бывает нужно в пути, со всем прочим, и принял обличье купца, вместе с везирем и теми, кто был с ними, и простился с родителями, родными и близкими. И они поехали, пересекая пустыни и степи в часы ночи и дня.
И когда продлилась для юноши дорога, он произнес такие стихи:
«Влюблен и тоскую я, и боль моя все сильней,
И нет против злой судьбы мне ныне помощника.
Плеяды я стерегу, взойдут лишь, и ас-Симак [596],
Как будто от крайней страсти стал богомольном я.
За утренней я звездой слежу, а как явится,
Бросаюсь блуждать в тоске, и страсть лишь сильней моя.
Я вами клянусь! — любовь на ненависть не сменил,
И вечно не спит мой глаз, и страстью охвачен я.
Мне трудно желанного достигнуть, я изнурен,
И мало терпения без вас и помощников.
Я все же терплю, пока Аллах не сведет с тобой,
И ввергнет тем в горести врагов и завистников«.
А когда он окончил свои стихи, его ненадолго покрыло беспамятство, и везирь побрызгал на него розовой водой. А когда Ардешир очнулся, он сказал ему: «О царевич, укрепи свою душу — за стойкостью следует облегчение — и вот ты идешь к тому, чего хочешь!» И везирь до тех пор уговаривал царевича и утешал его, пока не успокоил его волнения, и они ускорили ход. Когда же показался путь царевичу долгим, он вспомнил любимую и произнес такие стихи:
«Продлен отдаленья срок, тоска и любовь сильна,
И сердце мое горит в огне пламенеющем.
Седа голова моя — так сильно испытан я
Любовью, и слезы глаз струею текут теперь.
Тебе, о мечта моя, желаний моих предел,
Клянусь я творцом вещей — среди них и листок и ветвь,
Я страстью обременен к тебе, о мечта моя,
Которую вынести не могут влюбленные.
Вы ночь обо мне спросите — ночь вам поведает,
Смежались ли веки глаз дремотой в часы ночей«.
А окончив говорить стихи, он заплакал сильным плачем и стал жаловаться на великую страсть, которую он испытывает, и начал везирь его уговаривать и утешать и обещал ему достижение желаемого. И они проехали немного дней и приблизились к Белому городу после восхода солнца, и тогда везирь сказал царевичу: «Радуйся, о царевич, полному благу и посмотри на этот Белый город, к которому ты направляешься». И царевич обрадовался сильной радостью и произнес такие стихи:
«О други мои, влюблен я сердцем, безумен я,
Любовь продолжается, и вечно со мною страсть.
Как друга утративший, не спящий, рыдаю я,
Когда опустилась ночь, нет милостивых в любви,
А если подуют ветры, с вашей земли несясь,
Прохладу я чувствую, на душу сходящую.
И веки мои текут, как тучи, дождь льющие,
И в море излитых слез душа моя плавает«,
А достигнув Белого города, они вошли и спросили, где хан купцов и квартал денежных людей. И когда их провели к хану, они поселились там и взяли для себя три амбара и, получив ключи, открыли амбары и внесли туда свои товары и вещи. И они оставались в хане, пока не отдохнули, а потом везирь стал придумывать, как ухитриться в деле царевича…«
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Семьсот двадцать первая ночь
Когда же настала семьсот двадцать первая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что везирь и царевич, поселившись в хане, внесли свои товары в амбары и посадили там своих слуг и жили в хане, пока не отдохнули. И потом везирь стал придумывать, как ухитриться в деле царевича, и сказал ему: «Мне кое-что пришло на ум, и я думаю, что в этом будет для тебя благо, если захочет Аллах великий». — «О везирь благого разумения, делай то, что пришло тебе на ум, да направит Аллах твое мнение!» — ответил царевич. И везирь сказал: «Я хочу нанять для тебя лавку на рынке торговцев материей, и ты будешь в ней сидеть. Всякому — и знатному и простому — нужен рынок, и я думаю, что, когда ты сядешь и лавке и люди взглянут на тебя глазами, сердца склонятся к тебе, и ты станешь сильней для достижения желаемого. Ибо образ твой красив, и умы склоняются к тебе, и возвеселятся из-за тебя глаза». — «Делай то, что ты избирешь и хочешь», — сказал царевич, и везирь тотчас же поднялся и надел свое самое роскошное платье, и царевич тоже, и спрятал за пазуху кошель, где была тысяча динаров, и затем они вышли и пошли по городу. И люди смотрели на них и были ошеломлены красотой царевича и говорили: «Слава тому, кто сотворил этого юношу из ничтожной воды! Благословен Аллах, лучший из творцов».
И умножались разговоры о юноше, и люди говорили: «Это не человек, это не кто иной, как вышний ангел» [597]. А некоторые люди говорили: «Наверно отвлекся Ридван, хранитель рая, от райских ворот, и вышел из них этот юноша». И люди следовали за ними на рынок материй, пока они не дошли и не остановились. И тогда подошел к ним старец, внушавший почтение и полный достоинства, и приветствовал их, и когда они ответили на приветствие, он спросил: «О господа, есть ли у вас какая-нибудь нужда, которую мы будем иметь честь исполнить?» — «А кто ты будешь, о старец», спросил везирь. И старец ответил: «Я надзиратель рынка». И тогда везирь сказал: «Знай, о старец, что этот юноша — мой сын, и я желаю взять для него лавку на этом рынке, чтобы он сидел там и учился продавать и покупать, и брать, и отдавать, и усвоил бы свойства купцов». И надзиратель отвечал: «Слушаю и повинуюсь!»
А потом в тот же час и минуту он принес им ключи от одной из лавок и приказал посредникам ее вымести, и те вымели лавку и почистили ее, а везирь послал принести для лавки высокое кресло, набитое перьями страусов, на котором лежал маленький молитвенный коврик, обшитый «округ червонным золотом, и принес также, подушку, и принес столько товаров и материй из тех, которые прибыли с ним, что они наполнили лавку.
И когда настал следующий день, юноша пришел и отпер лавку и сел на кресло и поставил перед собой двух невольников, одетых в лучшие одежды, а в глубине лавки он поставил двух рабов из прекраснейших абиссинцев.
А везирь наказал юноше скрывать свою тайну от людей, чтобы найти этим помощь для свершения своих дел, и затем он оставил его и отправился в амбары, наказав юноше, чтобы он осведомлял его обо всем, что будет происходить в лавке, день за днем.
И юноша сидел в лавке, подобный луне в ее полноте, и люди прослышали о нем и об его красоте и заходили к нему без нужды, чтобы посмотреть на его красоту и прелесть и стройность его стана, и прославляли Аллаха великого, который сотворил его и соразмерил, и никто не мог пройти по этому рынку из-за чрезмерного скопления людей перед юношей. А царевич осматривался направо и налево, не зная, что ему делать из-за людей, которые были им ошеломлены, и надеялся, что завяжет дружбу с кем-нибудь из приближенных к правителю, и, может быть, это приведет к упоминанию о царской дочери, но не находил к этому пути, и его грудь стеснилась, а везирь каждый день обнадеживал его, что он добьется желаемого.
И царевич провел таким образом очень долгий срок, и когда в один из дней он сидел в лавке, вдруг подошла женщина-старуха, чинная, почтенная и достойная, одетая в одежды праведности, и за нею шли две невольницы, подобные паре лун. И она остановилась возле лавки и некоторое время смотрела на юношу, а затем воскликнула: «Слава тому, кто сотворил это явление и завершил это творение!» И она пожелала юноше мира, и тот возвратил ей приветствие и посадил ее рядом с собою, и старуха спросила: «Из какой ты страны, о прекрасный лицом?» И царевич ответил: «Я из краев индийских, о матушка, и пришел в этот город, чтобы развлечься». — «Да будешь ты почтен среди приходящих!» — воскликнула старуха. И затем она спросила: «Какие есть у тебя товары, вещи и материи? Покажи мне что-нибудь красивое, подходящее для царей». И, услышав ее слова, юноша спросил ее: «Ты хочешь красивого? Я покажу его тебе. У меня есть все вещи, подходящие для их обладателей». — «О дитя мое, — сказала старуха, — я хочу что-нибудь дорогое ценой и красивое видом — самое высокое, что у тебя есть». И юноша воскликнул: «Ты непременно должна меня осведомить, для кого ты требуешь товар, чтобы я показал тебе вещь по сану покупателя!» «Твоя правда, о дитя мое, — сказала старуха. — Я хочу чего-нибудь для моей госпожи Хайят-ан-Нуфус, дочери царя Абд-аль-Кадира, владыки этой земли и царя этой страны». И когда царевич услышал слова старухи, его ум взлетел от радости и сердце его затрепетало. Он протянул руку назад, не приказывая ни рабам, ни невольникам, и, достав кошелек с сотнею динаров, дал его старухе и сказал: «Этот кошелек тебе на стирку одежды». А затем он протянул руку к узлу, вынул из него платье, стоящее десять тысяч динаров или больше, и сказал: «Это часть того, что я привез в вашу землю».
И когда старуха увидела платье, оно ей понравилось, и она спросила: «За сколько продашь это платье, о совершенный качествами?» И царевич ответил: «Бесплатно». И старуха поблагодарила его и повторила вопрос, и царевич воскликнул: «Клянусь Аллахом, я не возьму за него платы! Это подарок тебе от меня, если царевна его не примет, и оно будет тебе от меня в знак гостеприимства. Слава Аллаху, который свел меня с тобою! Если мне когда-нибудь что-нибудь понадобится, я найду в тебе помощницу».
И старуха удивилась этим прекрасным словам и великой щедрости царевича и большому его вежеству и спросила его: «Как твое имя, о господин?» И царевич ответил: «Ардешир». И старуха воскликнула: «Клянусь Аллахом, это имя диковинное, которым называют детей царских, а ты в обличье сыновей купцов!» — «Из любви ко мне назвал меня мой родитель этим именем, и имя ни на что не указывает», — ответил царевич. И старуха удивилась ему и сказала: «О сынок, возьми плату за твой товар», — но царевич поклялся, что ничего не возьмет, и тогда старуха сказала: «О мой любимый, знай, что правда — самая великая вещь, и эти милости, которые ты мне оказываешь, не иначе как из-за дела. Дай же мне узнать твое дело и тайные твои мысли — может быть, у тебя есть в чем-нибудь нужда, и я помогу тебе ее исполнить».
И тогда царевич положил свою руку в руку старухи, и взял с нее обет скрывать тайну, и поведал ей всю свою историю, и рассказал о своей любви к царевне и о том, что с ним из-за нее происходит. И старуха покачала головой и сказала: «Вот она — правда! Но только, о дитя мое, сказали разумные в ходячей пословице: „Если хочешь, чтобы тебя не слушались, проси того, что невозможно“. Твое имя, о дитя мое, — купец, и будь у тебя ключи от волшебных кладов, тебя бы не называли иначе, как купцом. Если ты хочешь достичь ступени выше, чем твоя ступень, проси дочери кади или дочери эмира; почему, о дитя мое, ты просишь только дочери царя времени и века? Она девушка невинная, девственная, которая ничего не знает о мирских делах и в жизни не видела ничего, кроме дворца, где она находится, но, при малых своих годах, она умная, разумная, острая, понятливая, с превосходным разумом, благими поступками и проницательным мнением. Ее отцу досталась только она, и она для него дороже души. Он каждый день приходит к ней и желает ей доброго утра, и все, кто есть во дворце, ее боятся. Не думай же, о дитя мое, что кто-нибудь может заговорить с ней о чем-нибудь из этого, и нет для меня к этому пути. Клянусь Аллахом, о дитя мое, мое сердце и мои члены любят тебя, и я бы хотела, чтобы ты с ней остался. Я научу тебя кое-чему, может быть, Аллах сделает это исцелением твоего сердца; я подвергну опасности мою душу и мое достояние, чтобы исполнить твою нужду». — «А что это такое, о матушка?» — спросил царевич. И старуха ответила: «Проси у меня дочь везиря или дочь эмира. Если ты у меня этого попросишь, я соглашусь на твою просьбу, — ведь никто не может подняться с земли на небо одним прыжком». И юноша ответил старухе разумно и вежливо: «О матушка, ты женщина умная и знаешь, как происходят дела. Разве человек, когда у него болит голова, перевязывает себе руку?» «Нет, клянусь Аллахом, о дитя мое», — отвечала старуха.
И Ардешир сказал: «Также и мое сердце не просит никого, кроме нее, и меня убивает одна лишь любовь к ней. Клянусь Аллахом, я буду в числе погибающих, если не найду себе наставления и помощи! Ради Аллаха, о матушка, пожалей меня, чужеземца, и моих льющихся слез…» И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Семьсот двадцать вторая ночь
Когда же настала семьсот двадцать вторая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Ардешир, сын царя, сказал старухе: «Ради Аллаха, о матушка, пожалей меня, чужеземца, и моих льющихся слез». И старуха ответила: «Клянусь Аллахом, о дитя мое, мое сердце разрывается из-за твоих слов, и нет у меня в руках хитрости, чтобы ее устроить». «Я хочу от твоей милости, чтобы ты взяла этот листок и доставила его царевне и поцеловала ей за меня руки», — сказал Ардешир. И старуха сжалилась над ним и молвила: «Пиши на нем что хочешь, а я доставлю его царевне».
И когда юноша услышал это, он едва не взлетел от радости и, потребовав чернильницу и бумагу, написал девушке такие стихи:
«Будь ты щедрой, о жизнь души [598], на сближенье
Со влюбленным, растаявшим от разлуки.
В наслажденье я раньше жил, жил прекрасно,
Но сегодня взволнован я и растеряй.
Не покинут бессонницей во всю ночь я,
Развлекает всю ночь меня только горе.
Пожалей же влюбленного, что горюет
И тоскою разъедены его веки.
А наступит рассвет, когда в самом деле
Опьяненным найдет его влагой страсти«.
А окончив писать письмо, Ардешир свернул его и поцеловал и отдал старухе, и затем он протянул руку к сундуку и, вынув другой кошелек с сотней динаров, подал его женщине и сказал: «Раздай это невольницам». Но старуха отказалась и воскликнула: «Клянусь Аллахом, о дитя мое, я с тобою не из-за чего-нибудь такого!» И юноша поблагодарил ее и сказал: «Это обязательно!» И старуха взяла у него кошелек и поцеловала ему руки и ушла.
И она вошла к царевне и сказала: «О госпожа, я принесла тебе что-то, чего нет у жителей нашего города, и оно от красивого юноши, лучше которого нет на лице земли». — «О няня, а откуда этот юноша?» — спросила царевна. И старуха сказала: «Он из краев индийских, и он дал мне эту одежду, шитую золотом, украшенную жемчугом и драгоценностями, которая стоит царства Кисры и Кесаря». И когда она развернула эту одежду, дворец осветился из-за нее, так она была хорошо сделана и так много было на ней камней и яхонтов, и стали дивиться на нее все, кто был во дворце, и царевна посмотрела на нее и не нашла за нее цены или платы, кроме подати с земли царства ее отца за целый год«.
«О нянюшка, — спросила она старуху, — это платье — от него или не от него?» — «Оно от него», — ответила старуха. И девушка молвила: «О няня, этот купец — из нашего города или иноземец?» — «Он иноземец, о госпожа, и поселился в нашем городе только недавно, — ответила старуха. — Клянусь Аллахом, у него есть слуги и челядь, и он прекрасен лицом, строен станом и благороден по качествам, с широкою грудью, и я не видела никого лучше, разве кроме тебя». — «Поистине, это удивительно! — сказала царевна. Как может быть такая одежда, цены которой не покрыть деньгами, у купца из купцов? А каков размер платы за нее, о которой он тебе говорил, о нянюшка?» — «О госпожа, — ответила старуха, — он не говорил мне о плате, а только сказал: «Я не возьму за нее платы, и эта одежда — подарок от меня царевне: она никому не подходит, кроме нее». И он отдал назад золою, которое ты со мной послала, и поклялся, что не возьмет ею, и сказал: «Оно твое, если царевна его не примет». — «Клянусь Аллахом, это большое великодушие и великая щедрость, и я боюсь, что исход этого дела приведет к беде, — сказала царевна. — Почему ты не спросила его, о нянюшка, нет ли у него в чем-нибудь нужды, чтобы мы ему исполнили ее?» -»О госпожа, ответила старуха, — я спрашивала его и говорила: «Есть у тебя нужда?» И он сказал: «У меня есть нужда», — но не осведомил меня о ней и только дал мне этот листок и сказал: «Передай его царевне».
И девушка взяла у старухи листок и развернула его и прочитала до конца, и изменился ее вид, и исчезло ее разумение, и пожелтел цвет ее лица, и она сказала старухе: «Горе тебе, о няня, как зовут этого пса, который говорит такие слова царской дочери, и какая связь между мною и этим псом, что он мне пишет. Клянусь великим Аллахом, владыкой Земзема [599] и аль-Хатыма [600], если бы я не боялась Аллаха, — велик он! — я бы послала к этому псу, чтобы связать ему руки, вырвать ноздри и отрезать нос и уши, и изуродовала бы его, а потом распяла бы на воротах рынка, в котором находится его лавка».
И когда старуха услышала эти слова, цвет ее лица пожелтел, и у нее задрожали поджилки, и оцепенел язык, но потом она укрепила свое сердце и сказала: «Добро, о госпожа! А что же такое в этом листке, что он тебя так взволновал? Разве там не прошение, которое купец подал тебе, жалуясь на свое положение из-за бедности или несправедливости и надеясь на милость от тебя или раскрытие обиды?» — «Нет, клянусь Аллахом, о нянюшка, — ответила царевна, — наоборот, это стихи и бесчестные слова. Этот пес, о нянюшка, видно пребывает в одном из трех положений. Либо это бесноватый, у которого нет разума, и он стремится к убиению своей души, либо ему в его нужде оказывает помощь человек с большою силою и великой властью, либо он услышал, что я — одна из блудниц этого города, которые ночуют у того, кто их позовет, одну ночь или две, — он ведь посылает мне бесчестные стихи, чтобы смутить этим мой разум». — «Клянусь Аллахом, о госпожа, ты права! — сказала старуха. — Но не занимай себя этим глупым псом. Ты живешь в своем дворце, высоком, возвышенном и неприступном, до которого не подымаются птицы и не пролетает над ним воздух, смущенный его высотой. Напиши ему письмо и выбрани его, не оставляя ни одного из способов брани, угрожай ему крайними угрозами и предложи ему смерть. Скажи ему: «Откуда ты меня знаешь, что пишешь мне, о пес из купцов, о тот, кто весь век мечется в степях и пустынях для наживы дирхема или динара? Клянусь Аллахом, если ты не проснешься от сна и не очнешься от опьянения, я распну тебя на воротах рынка, где находится твоя лавка!» «Я боюсь, что, если я напишу ему, он на меня позарится», — отвечала царевна, и старуха воскликнула: «А каков его сан и какова его степень, чтобы он на нас позарился! Мы напишем ему только для того, чтобы пресеклось его желание и усилился его страх».
И она до тех пор хитрила с царевной, пока та не приказала принести чернильницу и бумагу и не написала юноше такие стихи:
«О ты, притязающий на страсть и тоску, без сна
Ночами страдающий в мечтах и волнении,
Ты требуешь о«луны, обманутый, близости,
Но разве получит кто желанное от луны?
Тебя я наставила словами, так слушай же:
Брось это! Поистине меж смертью ты и бедой!
И если вернешься вновь ты к просьбам, поистине
Постигнет тебя мученье очень жестокое.
Разумным будь, вежливым, догадливым, сведущим!
Тебе я совет дала в стихах и речах моих.
Клянусь сотворившим я все вещи из ничего,
Лик неба украсившим блестящими звездами,
Коль вновь возвратишься ты к словам, тобой сказанным,
Тебя на стволе распну я крепкого дерева!«
И потом она свернула письмо и отдала его старухе, и та взяла его и пошла и, придя к лавке юноши, отдала ему письмо…«
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Семьсот двадцать третья ночь
Когда же настала семьсот двадцать третья ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что старуха взяла письмо у Хайят-ан-Нуфус и шла, пока не отдала его юноше, который был у себя в лавке. „Читай ответ, — сказала она ему, — и знай, что, когда царевна прочитала письмо, она разгневалась великим гневом, и я смягчала ее разговорами, пока она не дала тебе ответа“. И юноша с радостью взял письмо, и прочитал его, и понял его смысл, а окончив чтение, он заплакал сильным плачем, и сердце старухи заболело, и она воскликнула: „О дитя мое, да не заставит Аллах плакать твои глаза и да не опечалит твое сердце! Что может быть мягче, чем ответить на твое письмо, раз ты совершил такие поступки?“ — „О матушка“ а какую мне сделать хитрость, тоньше этой, раз она присылает мне угрозы убить меня и распять и запрещает писать ей? — сказал юноша. Клянусь Аллахом, я считаю, что смерть лучше, чем жизнь. Но я хочу от твоей милости, чтобы ты взяла этот листок и доставила его царевне». «Пиши, а на мне лежит ответ», — сказала старуха. «Клянусь Аллахом, я подвергну опасности свою душу, чтобы достигнуть желаемого, даже погибну, чтобы тебя удовлетворить».
И юноша поблагодарил старуху и поцеловал ей руки и написал царевне такие стихи:
«Вы мне угрожаете убийством за страсть мою,
Убитым я отдохну, а смерть суждена мне.
Влюбленному смерть приятней, если продлилась жизнь,
И гонят всегда его и вечно ругают.
Придите к влюбленному, защиты лишенному,
Стремленья людей к добру всегда прославляют,
А если решитесь вы на дело, так делайте
Я раб ваш, а все рабы в плену пребывают.
Как быть мне, коль без тебя терпенья не нахожу?
Как сердцу влюбленного при этом быть целым?
Владыки, помилуйте в любви к вам болящего,
Ведь всякий, кто полюбил свободных, — оправдал«.
И затем он свернул письмо и отдал его старухе и дал ей два кошелька, в которых было двести динаров, но она отказалась их взять, и юноша стал заклинать ее, и она взяла деньги и сказала: «Я обязательно приведу тебя к желаемому, наперекор носу твоих врагов!»
И старуха пошла и вошла к Хайят-ан-Нуфус и отдала ей письмо, и царевна спросила: «Что это такое, о нянюшка? Мы оказались в обмене посланиями, а ты ходить туда и назад! Я боюсь, что наше дело раскроется, и мы будем опозорены». — «А как так, о госпожа, и кто может говорить такие слова?» — сказала старуха, и девушка взяла у нее письмо, прочитала его и поняла его смысл, и тогда она ударила рукой об руку и воскликнула: «Поразило нас это бедствие! Мы не знаем, откуда пришел к нам этот юноша». «О госпожа, — сказала старуха, — ради Аллаха, напиши ему письмо, но только будь с ним груба в словах и скажи ему: «Если ты пришлешь письмо после этого, я отрублю тебе голову!» — «О нянюшка, — ответила царевна, я знаю, что это таким образом не кончится, и самое подходящее — не писать. И если этот пес не отступится из-за прежних угроз, я огрублю ему голову». — «Напиши ему письмо и осведоми его об этом», — сказала старуха. И царевна потребовала чернильницу и бумагу и написала, угрожая ему, такими стихами:
«О ты, забывающий превратности злой судьбы,
Чье сердце влюбленное желает сближенья,
Взгляни, о обманутый, — достигнешь ли неба ты,
И можешь ли ты достать до месяца светлого,
Я сжарю тебя в огне, где пламя всегда горит,
И будешь мечами ты разящими умерщвлен.
До месяца расстоянье, друг мой, предальнее,
И станет седой глава от дел, здесь таящихся.
Прими же ты мой совет и страсть позабудь свою,
От дел откажись таких, — они не подходят нам«
И она свернула письмо и подала его старухе, а сама была в диковинном состоянии из-за этих слов, и старуха взяла письмо и шла, пока не принесла его юноше. И она отдала ему письмо, и Ардешир взял его и прочитал и опустил голову к земле, чертя по полу пальцем и ничего не говоря. И старуха спросила: «О дитя мое, почему это ты не обращаешься с речью и не даешь ответа?» — «О матушка, — отвечал Ардешир, — что я скажу, когда она угрожает и становится лишь более жестокой и неприязненной?» — «Напиши ей в письме что хочешь, а я буду тебя защищать, и станет твоему сердцу вполне хорошо, и я непременно сведу вас», — сказала старуха. И Ардешир поблагодарил ее за милость и поцеловал ей руки и написал царевне такие стихи:
«Аллах, защити сердца, к влюбленным не мягкие,
И любящего, сближенья с милым ждущего!
И веки очей, от слез покрытые язвами,
Когда покрывает их спустившейся ночи мрак.
Так сжальтесь и смилуйтесь и будьте щедры к тому,
Кого изнурила страсть в разлуке с любимою!
Лежит он всю ночь, не зная сна или отдыха,
Сгорел он, хоть в море слез давно погрузился он.
Желаний не пресекай ты сердца! Поистине
Тоскует в плену оно, трепещет в руках любви!«
И затем он свернул письмо и отдал его старухе и дал ей триста динаров, говоря: «Это тебе на мытье рук». И старуха поблагодарила его и поцеловала ему руки и отправилась, и она вошла к царевне и отдала ей письмо. И девушка взяла его и прочитала до конца и отшвырнула прочь и поднялась на ноги и пошла в башмачках из золота, украшенных жемчугами и драгоценными камнями. И она прошла во дворец к своему отцу (а жила гнева поднялась у нее меж глаз, и никто не отваживался спросить ее, что с ней) и, придя ко дворцу, спросила, где царь, ее родитель, и невольницы и наложницы сказали: «О госпожа, он выехал на охоту и ловлю».
И она возвратилась, точно кровожадный лев, и ни с кем не заговорила раньше чем через три часа, когда ее лицо прояснилось и утих гнев. И когда старуха увидела, что прошло охватившее ее огорчение и гнев, она подошла к ней и поцеловала землю меж ее рук и спросила: «О госпожа, куда направляла ты свои благородные шаги?» — «Во дворец моего отца», — ответила царевна, и старуха молвила: «О госпожа, а разве никто не мог исполнить твоего повеления?» — «Я выходила только для того, чтобы осведомить его о том, что случилось у меня с этим псом из купцов, и отдать его во власть моему отцу, чтобы он его схватил и всех, кто есть на рынке, и распял бы их на лавках и не позволил бы никому из купцов и чужеземцев оставаться в нашем городе», — отвечала девушка. «Ты ходила к твоему отцу, о госпожа, только по этой причине?» — спросила старуха. И девушка ответила: «Да, но я не нашла его здесь, а увидела, что он отсутствует и выехал на охоту и ловлю, и ожидаю его возвращения». — «Прибегаю к Аллаху, слышащему, знающему! — воскликнула старуха. — О госпожа, слава Аллаху, ты самая умная из людей, и как ты осведомишь царя об этих вздорных словах, которых никому не подобает разглашать?» — «А почему нет?» спросила царевна, и старуха сказала: «Допусти, что ты нашла бы царя в его дворце и осведомила бы его об этих речах, он послал бы за купцами и велел бы их повесить на их лавках, и люди увидели бы их, и все стали бы спрашивать и говорить: «Почему их повесили?» И мы им сказали бы в ответ: «Они хотели испортить царскую дочь…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Семьсот двадцать четвертая ночь
Когда же настала семьсот двадцать четвертая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что старуха сказала царевне:
«Допусти, что ты осведомишь об этом царя и он прикажет повесить купцов. Разве люди не увидят и не спросят: „Почему их повесили?“ — и им не скажут в ответ: „Они хотели испортить дочь царя“. И люди станут передавать о тебе разные рассказы, и некоторые скажут: „Она сидела у них десять дней, исчезнув из дворца, пока они ею не насытились“, — а другие скажут иное, а честь, о госпожа, как молоко — малейшая пыль ее грязнит, и как стекло — когда оно треснет, его не скрепить. Берегись же рассказывать твоему отцу или кому другому об этом деле, чтобы не опорочить свою честь, о госпожа, и осведомление людей об этом деле не принесет тебе никакой пользы. Разберись в этих словах своим совершенным разумом, и если не найдешь их правильными, делай что пожелаешь».
И когда царевна услышала от старухи эти слова, она обдумала их и нашла до крайности верными и молвила: «То, что ты сказала, о нянюшка, правильно, и гнев ослепил мне сердце». — «Твое намерение прекрасно для Аллаха великого, раз ты никому не расскажешь, — сказала старуха, — но осталась еще одна вещь. Мы не станем молчать о бесстыдстве этого пса, нижайшего из купцов. Напиши ему письмо и скажи ему: «О нижайший из купцов, если бы не случилось так, что царь отсутствует, я бы тотчас же приказала распять тебя и всех твоих соседей. Ничто из этого тебя не минует. Клянусь великим Аллахом, если ты вернешься к подобным речам, я срежу твой след с лица земли». И будь с ним грубой в речах, чтобы отвратить его от такого дела,и пробуди его от беспечности«. — «А разве он отступится от того, что делает, из-за таких слов?» — сказала царевна. И старуха ответила: «А как ему не отступиться, когда я поговорю с ним и осведомлю его о том, что случилось?»
И царевна потребовала чернильницу и бумагу и написала юноше такие стихи:
«Надеждою привязался к близости с нами ты
И хочешь от нас теперь желанное получить.
Убит человек бывает лишь слепотой своей,
И то, чего жаждет он, его приведет к беде.
Султаном ведь не был ты и не был наместником.
Ни силы нет у тебя, ни мощных сторонников,
И если бы сделал так один из подобных нам,
От ужасов и боев он стад бы совсем седым,
Но все же прощу теперь я то, что содеял ты,
Быть может, от сей поры во всем ты раскаешься«.
И она подала письмо старухе и сказала ей: «О нянюшка, удержи этого пса, чтобы я не отрубила ему голову и мы бы не впали из-за него в грех». И старуха воскликнула: «Клянусь Аллахом, о госпожа, я не оставлю ему бока, чтобы перевернуться».
И она взяла письмо и пошла с ним и, придя к юноше, приветствовала его. И Ардешир возвратил ей приветствие, и тогда она подала ему письмо. И юноша взял его и прочитал и покачал головой и воскликнул: «Поистине мы принадлежим Аллаху и к нему возвращаемся! — А потом сказал: — О матушка, что мне теперь делать, когда малым стало мое терпение и ослабла моя стойкость?» — «О дитя мое, — сказала старуха, — внуши себе терпение: может быть, Аллах свершит после этого дело. Напиши ей то, что у тебя на душе, а я принесу тебе ответ. Успокой свою душу и прохлади глаза, я непременно сведу тебя с ней, если захочет Аллах великий».
И Ардешир пожелал старухе блага и написал девушке письмо, в котором заключались такие стихи:
«Когда не найду в любви и страсти я лекаря,
А страсть убиение и смерть мне приносит,
Мне пламя огня в груди придется тогда терпеть
Порою дневной, а в ночь не лягу на ложе я,
Почто не боюсь тебя, желаний моих предел,
И то, что в любви терплю, терпеть соглашаюсь?
Просил я у господа престола прощения
Ведь страстью к красавицам повергнут я в гибель,
Чтоб скоро сближение послал он на радость мне,
Ведь ужасами любви теперь поражен я«.
И затем он свернул письмо и отдал его старухе и выложил ей кошелек с четырьмястами динаров, и она взяла все это и ушла. И она пришла к царской дочери и отдала ей письмо, но девушка не взяла его от нее и спросила: «Что это за листок?» И старуха ответила: «Это ответ на письмо, которое ты послала этому псу купцу». — «Ты запрещала ему, как я тебя учила?» — спросила царевна. И старуха молвила: «Да, и вот его ответ».
И царевна взяла от нее письмо и прочитала его до конца, а потом она обернулась к старухе и сказала: «Где же польза от твоих слов?» — «О госпожа, в том, что он говорит в ответе, что отступился и раскаялся и извиняется за прежнее», — ответила старуха. И царевна воскликнула: «Нет, клянусь Аллахом! Наоборот, он еще прибавил!» — «О госпожа, — сказала старуха, — напиши ему письмо, и ты скоро узнаешь, что я с ним сделаю». «Мне пет нужды ни в письме, ни в ответе», — молвила девушка. И старуха воскликнула: «Необходимо ответить, чтобы я его выбранила и пресекла его надежду». — «Пресеки его надежду, не беря с собою письма», — сказала царевна. И старуха молвила: «Чтобы выбранить его и пресечь надежду, мне надо захватить письмо».
И царевна потребовала чернильницу и бумагу и написала Ардеширу такие стихи:
«Продлились укоры, но упрек не сдержал тебя,
А сколько писала я стихов, запрещая!
Скрывай же свою любовь, ее не высказывай,
А будешь ослушником, — тебя не покрою.
И если вернешься ты к речам, тобой сказанным,
Глашатай о гибели твоей возвестит нам.
И ветры ты над собой увидишь летящие,
И птицы в песках пустынь к тебе соберутся.
Вернись же к делам благим, — наступит спасение,
А хочешь ты мерзости, — тебя погублю я«,
А окончив писать, она бросила листок, гневная, и старуха взяла его и пошла. И она пришла к юноше, и тот взял у нее письмо и, прочитав его до конца, понял, что царевна не смягчилась к нему и стала лишь еще более гневной и что он ее не достигнет. И пришла ему в сердце мысль написать ей ответ и призвать на нее зло, и он написал ей такие стихи:
«Господь, пятью старцами молю я — спаси меня
От той, что повергла меня любовью в несчастья!
Ты знаешь ведь, что во мне любовный огонь горит,
И болея я из-за той, в ком нет ко мне жалости.
Она не смягчается ко мне в моих бедствиях
Продлятся ль над слабостью моей притеснения?
Блуждаю в пучинах я любви и влеченья к ней,
Помощника не найду, о люди, чтоб мне помочь.
И часто на ложе сна, как спустится мрак ночной,
Лежу и рыдаю я и тайно и явно.
В любви к вам не вижу я ни в чем утешения,
И как мне утешиться, коль стойкости нет в любви?
О птица разлуки, расскажи мне — свободна ли
Она от превратностей судьбы и несчастия!«
И затем он свернул письмо и отдал его старухе и дал ей кошелек с пятью сотнями динаров, и она взяла листок и ушла. И она вошла к царевне и отдала ей листок, и когда девушка прочитала его и поняла, она бросила его и сказала: «Осведоми меня, о злая старуха, о причине всего того, что случилось со мною из-за тебя и твоих козней и похвал ему! Я пишу для тебя листок за листком, и ты все время носишь от нас послания, так что устроила ему с нами переписку и всякие истории. Ты все время говоришь: «Я избавлю тебя от его зла и прерву его речи к тебе, — но говоришь это только для того, чтобы я написала ему письмо, и ты ходишь между нами туда и сюда, так что опорочила мою честь. Горе вам, эй, слуги, схватите ее!»
И она велела слугам бить старуху, и те били ее до тех пор, пока кровь не потекла из всего ее тела и ее не покрыло беспамятство. И тогда царевна велела невольницам ее вытащить, и старуху вытащили за ноги в конец дворца. И царевна приказала одной из невольниц стоять возле старухи и, когда она очнется от забытья, сказать ей: «Царевна дала клятву, что ты не вернешься в этот дворец и не войдешь в него, а если ты вернешься, она велит тебя убить, разрубив на куски». И когда старуха очнулась от забытья, невольница передала ей, что сказала царевна, и старуха ответила: «Внимание и повиновение!» А потом невольницы принесли корзину и велели носильщику снести старуху к ней, и носильщик поднял старуху и доставил ее домой, и царевна послала к ней лекаря и велела ему заботливо лечить старуху, пока она не поправится. И лекарь послушался ее приказания, и когда старуха оправилась, она села и поехала к юноше, а тот сильно опечалился из-за того, что она его покинула, и тосковал по вестям о ней. И, увидев старуху, он поднялся и встал для нее и встретил ее и пожелал ей мира, и увидел, что она ослабела. И он спросил ее, что с ней, и старуха рассказала ему обо всем, что случилось у нее с царевной, и юноше стало из-за этого тяжело, и он ударил рукою об руку и воскликнул: «Клянусь Аллахом, тяжко мне то, что с тобою случилось! Но какова причина того, о матушка, что царевна ненавидит мужчин?»
«О дитя мое, — сказала старуха, — знай, что у нее прекрасный сад, лучше которого нет на лице земли, и случилось, что она спала в нем в одну ночь из ночей. И когда царевна была в сладком сне, она вдруг увидела сновидение: как спустилась она в сад и заметила охотника, который расставил сети и рассыпал вокруг пшено и сел поодаль, смотря, какая попадет в сети дичь. И прошло не более часа, и собрались птицы, подбирая пшено, и попала в сети птица-самец и стала в них биться. И птицы разлетелись от него, и в числе их была его самка, но она удалилась от него на недолгое время и вернулась к нему я, подлетев к сети, стала трудиться над той петелькой, в которую попала нога птицы, и до тех пор старалась над ней клювом, пока не разорвала ее и не освободила своего самца. А охотник при всем этом сидел и дремал. И он очнулся и посмотрел на сеть и, увидев, что она испорчена, поправил ее и снова рассыпал пшено и сел вдалеке от сети. И через некоторое время птицы собрались возле нее, и в числе их была та самка с самцом. И птицы подошли клевать зернышки, и вдруг самка попала в сеть и стала в ней биться, и все голуби отлетели от нее, и среди них был ее самец, которого она спасла, и он к ней не вернулся. А охотника одолел сон, и он проснулся только через долгое время, и, проснувшись от сна, он увидел птицу, которая была в сети, и поднялся и, подойдя к ней, высвободил ее ноги из сети и убил ее. И царевна проснулась, испуганная, и сказала: „Так-то поступают мужчины с женщинами! Женщина жалеет мужчину и бросается к нему, когда он в беде, а потом, когда определит ей владыка и она попадает в беду, мужчина проходит мимо нее, не освобождая ее, и пропадает благо, которое она ему сделала. Прокляни же Аллах того, кто доверяется мужчинам! Они не помнят блага, которое оказывают им женщины“. И с того дня она стала ненавидеть мужчин».
«О матушка, — спросил царевич старуху, — разве она никогда не выходит на дорогу?» — «Нет, о дитя мое, — отвечала старуха, — но у нее есть сад (а это лучшее место для прогулок в наше время), и каждый год, когда созреют в нем плоды, она сходит и гуляет там один день. А ночует она только в своем дворце и входит в сад только через потайную дверь, которая ведет в сад. Я хочу кое-чему научить тебя, и если захочет Аллах, для тебя будет в этом благо. Знай, что до времени плодов остался один месяц, и тогда царевна спустится погулять в сад, и я наказываю тебе: сегодня же пойди к садовнику этого сада и завяжи с ним дружбу и любовь. Он не дает никому из созданий Аллаха великого войти в этот сад, так как он примыкает ко дворцу царевны, а когда царевна сойдет в сад, я осведомлю тебя об этом за два дня, и ты пойдешь ту да, по твоему обычаю, и войдешь в сад и ухитришься там переночевать. И когда царевна сойдет, ты спрячешься в каком-нибудь месте…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Семьсот двадцать пятая ночь
Когда же настала семьсот двадцать пятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что старуха научила царевича и сказала ему: «Царевна спустится в сад, и за два дня до ее выхода я уведомлю тебя. И когда она спустится, ты будешь там и спрячешься в каком-нибудь месте. Когда ты увидишь ее — выходи к ней; увидев тебя, она тебя полюбит, а любовь покрывает все. И знай, о дитя мое, что, если бы она тебя увидела, она бы наверное пленилась любовью к тебе, так как ты красив видом. Прохлади же глаза и успокой свою душу, о дитя мое, — я непременно сведу тебя с нею».
И царевич поцеловал старухе руку и поблагодарил ее и дал ей три отреза александрийского шелка и три отреза атласа разных цветов, и с каждым отрезом был и другой кусок на шальвары и платок на повязку и баальбекская материя на подкладку, так что у старухи оказались три полных перемены платья, одна лучше другой. И царевич дал ей кошелек с шестьюстами динаров и сказал: «Это на шитье». И старуха взяла все это и спросила: «О дитя мое, хочешь ли ты знать дорогу к моему дому, и чтобы я тоже знала, где ты живешь?» И царевич отвечал: «Да». И послал с ней невольника, чтобы тот узнал, где ее жилище, и показал ей его дом. И когда старуха отправилась, царевич вышел и велел своим слугам запирать лавку и пошел к везирю и осведомил его о том, что случилось у него со старухой, от начала до конца, и, услышав слова царевича, везирь сказал: «О дитя мое, а если Хайят-анНуфус выйдет и не будет тебе от нее благоприятной встречи, что ты тогда сделаешь?» — «У меня не будет в руках иной хитрости, как перейти от слова к делу, — ответил царевич. — Я подвергну себя с нею опасности и похищу ее среди ее слуг и посажу ее, сзади, на моего коня и направлюсь с ней в ширь пустынной степи, и если я спасусь, — желаемое достигнуто, а если погибну, то отдохну от этой жалкой жизни». — «О дитя мое, — сказал везирь, — разве с таким умом ты проживешь? Как мы поедем, когда между нами и нашей страной далекое расстояние, и как ты сделаешь такие дела с царем из царей времени, под властью которого сто тысяч поводьев? Нам, может быть, грозит, что он прикажет кому-нибудь из своих войск пресечь нам дороги. Это не полезное дело, и его не совершит разумный». — «Как же поступить, о везирь благого разумения? Я несомненно умру», — молвил царевич, и везирь сказал: «Потерпи до завтра, пока мы не увидим этого сада и не узнаем, каковы там обстоятельства и что произойдет у нас с садовником».
И когда наступило утро, везирь поднялся с царевичем и положил за пазуху тысячу динаров, и они шли, пока не дошли до сада, и увидели, что стены его высоки и крепко сложены, и деревья в нем многочисленны, и каналы полноводны, и плоды прекрасны, и цветы в нем благоухали, и птицы в нем распевали, и был он подобен саду из райских садов. А за воротами его был человек — престарелый старец, который сидел на скамье. И когда он увидел их и заметил их почтенный вид, он поднялся на ноги, после того как они пожелали ему мира, и вернул им пожелание и сказал: «О господа мои, может быть, у вас есть нужда, которую я почту за честь исполнить?» И везирь ответил: «Знай, о старец, что мы люди чужеземные, и зной опалил нас, и жилище наше далеко, в конце города. Мы желаем, чтобы ты, твоя милость, взял эти два динара и купил нам чего-нибудь поесть и открыл бы нам ворота этого сада, и мы бы могли посидеть в тени, где есть холодная вода, и прохладиться, пока ты принесешь нам еду. Мы поедим с тобою и тем временем отдохнем и уйдем своей дорогой».
И потом везирь сунул руку за пазуху и, вынув два динара, положил их в руку садовника, а этому садовнику было семьдесят лет жизни, и он не видывал у себя в руке ничего такого. И когда он увидал динары в своей руке, его разум улетел, и он сейчас же поднялся и отпер ворота и ввел везиря с юношей и посадил их под дерево, покрытое плодами и дававшее большую тень, и сказал: «Сидите в этом месте, но ни за что не входите в сад. Там есть потайная дверь, которая ведет в дворец царевны Хайят-анНуфус». — «Мы не сойдем с места», — сказали они ему.
И старик садовник пошел купить им то, что они велели, и отсутствовал некоторое время, а потом он пришел к ним с носильщиком, у которого на голове был жареный барашек и хлеб, и они поели вместе и выпили и поговорили немного, а потом везирь осмотрелся и стал оборачиваться направо и налево, смотря во все стороны сада, и увидел в глубине его дворец, который был высоко построен, но обветшал, и со стен его облупилась известка, и углы его обвалились. «О старец, — спросил тогда везирь, — этот сад твоя собственность или ты его нанимаешь?» — «О владыка, — ответил садовник, — он не моя собственность, и я его не нанимаю. Я его только сторожу». — «А какое у тебя жалованье?» — спросил везирь. И садовник ответил: «О господин, каждый месяц — динар». — «Тебя обидели, особенно если ты семейный», — сказал везирь. И старец воскликнул: «Клянусь Аллахом, о господин, у меня семья — восьмеро детей да я сам». — «Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого! — воскликнул везирь. — Клянусь Аллахом, ты обременил меня своей заботой, о бедняга! Но что ты скажешь о том, кто сделает с тобой благое ради твоей семьи, которая с тобою?» — «О владыка, — отвечал старец, — что бы ты ни сделал благого, это будет для тебя сокровищем у Аллаха великого». — «Знай, о старец, — сказал везирь, — что этот сад — красивое место и в нем стоит этот дворец, но только он ветхий, развалившийся. Я хочу его поправить и выбелить и выкрасить, чтобы это место стало самым прекрасным во всем саду. И когда придет хозяин сада и увидит, что дворец отстроен и стал красивым, он непременно спросит тебя, кто его отстроил, и если он тебя спросит, скажи ему: „Это я, о владыка, его отстроил. Я видел, что он развалился и никто им не пользуется и не может в нем жить, так как он разрушен и заброшен, и вот я и отстроил его и потратился“. А если он тебе скажет: „Откуда у тебя деньги, которые ты на него истратил?“ — скажи: „Из моих собственных денег. Я хотел обелить перед тобою лицо и надеялся на твою милость“. И он непременно наградит тебя за то, что ты потратил на дворец. А завтра я позову строителей, штукатуров и маляров, чтобы они привели это место в порядок, и дам тебе то, что обещал». И он вынул из-за пазухи мешок, в котором было пятьсот динаров, и сказал садовнику: «Возьми эти динары и трать их на твою семью, и пусть они призовут благо на меня и на моего сына». И царевич спросил его: «Какая этому причина?» И везирь сказал: «Тебе скоро станет ясна польза от этого…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Шестьсот двадцать шестая ночь
Когда же настала семьсот двадцать шестая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что везирь дал старику садовнику, который был в саду, пятьсот динаров и сказал ему: „Возьми эти динары и их накорми семью“ и пусть они призовут благо на меня и на моего сына». И старик посмотрел на золото, и его ум вышел, и он бросился к ногам везиря и стал их целовать, желая блага везирю и его сыну, а когда они уходили, он сказал им: «Завтра я буду вас ожидать, и пусть не разлучит меня с вами Аллах великий ни ночью, ни днем!»
И наступил следующий день, и везирь пошел на то место и велел позвать начальника строителей. И когда тот явился, везирь взял его и отправился в сад, и, увидев его, садовник обрадовался. А везирь дал начальнику денег на содержание рабочих и на то, что им было нужно для починки дворца, и они его отстроили, побелили и покрасили, и тогда везирь сказал малярам: «О мастера, прислушайтесь к моим словам и поймите мою цель и намерения. Знайте, что у меня есть сад, такой же, как это место, и я спал в нем однажды ночью и увидел во сне, что охотник расставил сети и рассыпал вокруг них пшено. И собрались птицы, чтобы клевать пшено, и попал один самец в сеть, и все птицы разлетелись от него, и между ними была самка этого самца. И самка исчезла на некоторое время, а потом вернулась одна и разорвала петлю, в которой была нога самца, и освободила его, и он улетел. А охотник в это время спал, и, проснувшись от сна, он увидел, что сеть не в порядке, и поправил ее, и снова, во второй раз, насыпал пшено и сел поодаль, ожидая, пока в его сеть попадет дичь. И птицы прилетели клевать зерно и подошли к сети, и самка была среди них, и она запуталась в сети, и улетели от нее все птицы, среди которых был и ее самец. И он не вернулся к ней, и охотник подошел и взял птичку и зарезал ее. А что касается самца, то, когда он улетел с птицами, его схватил хищник из хищников и убил его и выпил его кровь и съел его мясо. И я желаю от вас, чтобы вы нарисовали мне весь этот сон в том виде, как я вам говорил, хорошим маслом. Изобразите эту картину в саду, с его стенами, деревьями и птицами, и нарисуйте изображение охотника и его сети и все, что случилось у самца с хищником, когда тот его схватил. И когда вы сделаете то, что я вам объяснил, и я увижу картину и она мне понравится, я награжу вас, сверх платы, тем, что обрадует вам сердце». И когда маляры услышали слова везиря, они стали трудиться над раскраской и сделали ее совершенной до предела. И когда это было кончено и завершено, они показали картину везирю, и она ему понравилась, и он увидел, что сон, который он описал малярам, нарисован словно это на самом деле, и поблагодарил их и наградил обильными наградами.
А потом пришел царевич, по своему обычаю, и подошел к этому дворцу (а он не знал о том, что сделал везирь) и посмотрел на него, и увидел изображение сада и охотника, сети, и птиц, и самца, который был в когтях хищника, и тот убил его и выпил его кровь и съел его мясо. И смутился ум царевича, и он вернулся к везирю и сказал ему: «О везирь благого разумения, я увидел сегодня такое чудо, что, будь оно написано иглами в уголках глаза, оно было бы назиданием для поучающихся». — «А каково оно, о господин?» — спросил везирь, и юноша ответил: «Рассказывал ли я тебе о сне, который видела царевна, и о том, что он был причиной ее ненависти к мужчинам?» — «Да, рассказывал», — отвечал везирь. И юноша воскликнул: «Клянусь Аллахом, о везирь, я увидел этот сон изображенным среди того, что нарисовано здесь маслом, так, будто вижу его воочию, и увидал я нечто другое, что осталось скрытым от царевны и чего она не видела, и на это следует опираться, чтобы достичь желаемого!» — «А что же это, о дитя мое?» — спросил везирь. И юноша сказал: «Я увидел, что самца, который улетел от самки, когда она попала в сеть и не вернулся к ней, схватил хищник и убил его и выпил его кровь и съел его мясо. О, если бы царевна увидела весь сон целиком и всю историю до конца и увидала бы, что самца схватил хищник, и в этом причина того, что он не вернулся к самке и не освободил ее из сети!» — «О счастливый царь, — воскликнул везирь, — клянусь Аллахом, это поистине дивное дело, и принадлежит оно к диковинам!» А царевич дивился этому рисунку маслом и жалел, что царевна не увидела сна до конца, и говорил про себя: «О, если бы она увидала этот сон до конца или увидала бы его целиком второй раз, хотя бы в пучках сновидений!» А везирь сказал ему: «Ты спрашивал меня: «Почему ты строишь в этом месте?» И я ответил: «Тебе станет ясна польза от этого». И теперь тебе стало ясно, в чем тут польза. Это я сделал такое дело, и я велел малярам изобразить тот сон и нарисовать самца в когтях хищника, который убил его и выпил его кровь и съел его мясо. И когда царевна спустится и посмотрит на этот рисунок, она увидит изображение» на и увидит самца, которого убил хищник, и простит его и перестанет ненавидеть мужчин«.
И царевич, услышав эти слова, поцеловал везирю руки и поблагодарил его за его дело и воскликнул: «Подобный тебе да будет везирем царя величайшего! Клянусь Аллахом, если я достигну желаемого и вернусь радостный к царю, я осведомлю его об этом, чтобы он оказал тебе еще большее уважение и возвысил твой сан и слушал бы твои слова». И везирь поцеловал у него руку, и потом они пошли к старику садовнику и сказали ему: «Посмотри на это место — как оно прекрасно!» И старик воскликнул: «Все это по вашему счастью!» — «О старец, — сказали они потом, — если спросят тебя хозяева этого места, кто отстроил этот дворец, скажи им: «Я отстроил его на свои деньги, чтобы досталось тебе благо и награда». И старик отвечал: «Слушаю и повинуюсь».
И царевич не оставлял этого старика, и вот что случилось с везирем и царевичем.
Что же касается Хайят-ан-Нуфус, то, когда прекратились письма к ней и послания и исчезла старуха, она обрадовалась сильной радостью и подумала, что юноша уехал в свою страну. И когда наступил какой-то день, принесли ей покрытое блюдо от ее отца. И, открыв его, она нашла в нем прекрасные плоды. И она спросила и сказала: «Разве пришло время для этих плодов?» И ей ответили: — «Да». И тогда она воскликнула: «Что, если бы мне приготовиться к прогулке в саду!..»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Семьсот двадцать седьмая ночь
Когда же настала семьсот двадцать седьмая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что царевна, когда ее отец послал к ней плоды, спросила и сказала: «Разве пришло время этик плодов?» И ей ответили: «Да».
И тогда она воскликнула: «Что, если бы нам приготовиться к прогулке в саду!» И ее невольницы сказали ей: «Прекрасная мысль, о госпожа! Клянемся Аллахом, мы стосковались по этому саду». И царевна спросила: «Как же поступить? Ведь каждый год нас водит по саду и показывает нам в нем разные деревья только няня, а я прибила ее и запретила ей ходить ко мне. Я раскаиваюсь в том, что из-за меня с нею было, так как она, при всех обстоятельствах, моя няня и я обязана ей воспитанием. Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого!»
И когда невольницы услышали от царевны такие слова, они все поднялись и поцеловали землю меж ее рук и сказали: «Ради Аллаха, о госпожа, прости ее и прикажи ее привести!» И царевна ответила: «Клянусь Аллахом, я решилась на это дело! Кто же из вас пойдет к ней? Я приготовила ей роскошную одежду».
И подошли к царевне две невольницы, одну из которых звали Бульбуль, а другую звали Савад-аль-айн [601] (а это были старшие невольницы царевны и приближенные к ней, и они обладали красотою и прелестью), и сказали: «Мы пойдем к ней, о царевна». И девушка молвила: «Делайте, что вам вздумается!»
И они пошли к дому няньки и постучали в ворота и вошли к ней, и, узнав их, старуха встретила их объятиями и приветствовала их, и когда невольницы уселись, они сказали: «О нянюшка, царевна произнесла прощение и смиловалась над тобой». И старуха воскликнула: «Не будет этого никогда, хотя бы меня напоили из чаш смерти! Разве я забыла, как меня пытали перед любящими и ненавистниками, когда окрасилась моя одежда кровью и я чуть не умерла от жестоких побоев, а затем меня потащили за ноги, точно дохлую собаку, и выбросили за ворота! Клянусь Аллахом, я не вернусь к ней никогда и не наполню моих глаз ее видом!» И невольницы сказали ей: «Не делай нашего старания напрасным! Где же твое уважение к нам? Посмотри, кто к тебе явился и вошел к тебе, — разве ты хочешь кого-нибудь, кто выше нас по положению у царевны?» И старуха воскликнула: «Прибегаю к Аллаху! Я знаю, что мой сан меньше вашего, но только царевна возвысила мой сан в глазах своих невольниц и слуг, и когда я сердилась на самую старшую из них, она умирала живьем». — «Дело осталось как было и ни в чем не изменилось — напротив, оно еще лучше, чем ты думаешь, — сказали невольницы. — Царевна унизилась перед тобой и ищет мира без посредников». — «Клянусь Аллахом, — воскликнула старуха, — если бы не ваш приход ко мне, я бы к ней не вернулась, хотя бы она приказала меня убить!»
И невольницы поблагодарили ее за это, и старуха тотчас же поднялась и надела свою одежду и вышла с ними. И они шли вместе, пока старуха не вошла к царевне, и когда она вошла к ней, царевна поднялась на ноги, а нянька воскликнула: «Аллах, Аллах, о царевна, — ошибка от меня или от тебя?» — «Ошибка от меня, а прощени
