Мартин с Нильсом летели прямо на север, как им велела Акка Кебнекайсе. Хотя они и одержали победу в сражении с хозяйкой, но победа эта досталась им нелегко. Все-таки хозяйка здорово потрепала Мартина. Крылья у него были помяты, на одну лапу он хромал, бок, по которому проехалась метла, сильно болел.
Мартин летел медленно, неровно, совсем как в первый день их путешествия
— то будто нырнет, то взметнется вверх, то завалится на правый бок, то на левый. Нильс едва держался у него на спине. Его так и бросало из стороны в сторону, словно они опять попали в бурю.
— Знаешь что, Мартин, — сказал Нильс, — надо бы тебе передохнуть. Спускайся вниз! Вон, кстати, и полянка хорошая. Пощиплешь свежей травки, наберешься сил, а там и снова в путь.
Долго уговаривать Мартина не пришлось. Ему и самому приглянулась эта полянка. Да и торопиться теперь было нечего — стаю им все равно не догнать, а доберутся они до Лапландии на час раньше или на час позже — это уж не важно.
И они опустились на полянку.
Каждый занялся своим делом: Мартин щипал свежую молодую травку, а Нильс разыскивал старые орехи.
Он медленно брел по опушке леса от дерева к дереву, обшаривая каждый клочок земли, как вдруг услышал какой-то шорох и потрескивание.
Рядом в кустарнике кто-то прятался.
Нильс остановился.
Шорох затих.
Нильс стоял не дыша и не двигаясь.
И вот наконец один куст зашевелился. Среди веток мелькнули белые перья. Кто-то громко загоготал.
— Мартин! Что ты тут делаешь? Зачем ты сюда залез? — удивился Нильс.
Но в ответ ему раздалось только шипенье, и из куста чуть-чуть высунулась чья-то чужая гусиная голова.
— Да это вовсе не Мартин! — воскликнул Нильс. — Кто же это может быть? Уж не та ли гусыня, из-за которой чуть не зарезали Мартина?
— Ах, вот как, они хотели меня зарезать?.. Хорошо, что я убежала, — проговорил гусиный голос, и белая голова снова высунулась из куста.
— Значит, вы Марта? — спросил Нильс. — Очень рад познакомиться. — Нильс поклонился гусыне. — Мы только что от ваших хозяев. Едва ноги унесли.
— А сам-то ты кто? — недоверчиво спросила гусыня. — И на человека не похож, и на гуся не похож. Постой-ка, постой! Уж не тот ли ты Нильс, о котором тут в лесу такие чудеса рассказывают!
— Так и вы слышали обо мне? — обрадовался Нильс. — Выходит, мы с вами знакомы. А Мартина вы еще не видели? Он здесь, на полянке. Пойдемте к нему. Он, наверное, очень вам обрадуется. Знаете, он тоже домашний гусь и тоже убежал из дому. Только моя мама ни за что бы его не зарезала.
Мартин и вправду очень обрадовался. Он даже забыл о своих ранах и, увидев гусыню, сразу стал прихорашиваться: пригладил клювом перышки, расправил крылья, выпятил грудь.
— Очень, очень рад вас видеть, — сказал Мартин кланяясь. — Вы прекрасно сделали, что убежали от ваших хозяев. Это очень грубые люди. Но все-таки вам, наверное, страшно жить в лесу одной? В лесу так много врагов, вас всякий может обидеть.
— Ах, я и сама не знаю, что мне делать, — жалобно заговорила гусыня. — У меня нет ни минутки покоя. Нынешней ночью куница чуть не оборвала мне крыло. А вчера муравьи до крови искусали. Но все равно я ни за что не вернусь домой! Ни за что! Хозяйский сынок только и делает, что дразнит меня. А хозяйская дочка никогда вовремя не накормит и не напоит. — И гусыня горько заплакала.
Нильсу стало не по себе: он вспомнил, что и Мартину когда-то приходилось от него несладко.
Может, и Мартин вспомнил об этом, но из деликатности не подал виду. А Марте он сказал:
— Не надо плакать! Мы с Нильсом сейчас что-нибудь придумаем.
— Я уже придумал! — крикнул Нильс. — Она полетит с нами.
— Ну да, конечно же, она полетит с нами, — обрадовался Мартин. Ему очень понравилось предложение Нильса. — Правда, Марта, вы полетите с нами?
— Ах, это было бы очень хорошо, — сказала Марта, — но я ведь почти не умею летать. Нас, домашних гусей, никто этому не учит.
— Ничего, вы сами научитесь, — сказал Мартин. — Поверьте мне, это не так уж трудно. Надо только твердо помнить, что летать высоко легче, чем летать низко, а летать быстро легче, чем летать медленно. Вот и вся наука. Я-то теперь хорошо это знаю! Ну, а если по правилам не выйдет, можно и без правил — потихонечку, полегонечку, над самым леском. Чуть что, сразу опустимся па землю и отдохнем.
— Что ж, если вы так любезны, я с удовольствием разделю вашу компанию, — сказала гусыня. — Должна вам признаться, что, пока я жила тут одна, я немного научилась летать. Вот посмотрите.
И Марта побежала по лужайке, взмахивая на ходу крыльями. Потом вдруг подпрыгнула и полетела.
— Прекрасно! Прекрасно! Вы отлично летаете! — воскликнул Мартин. — Нильс, садись скорее!
Нильс вскочил ему на спину, и они тронулись в путь.
Марта оказалась очень способной ученицей. Она все время летела вровень с Мартином, ничуточки от него не отставая.
Зато Мартин никогда еще не летал так медленно. Он еле шевелил крыльями и то и дело устраивал привал.
Нильс даже испугался. Он наклонился к самому уху гуся и зашептал:
— Что с тобой, Мартин? Уж не заболел ли ты?
— Тише, тише, — тоже шепотом ответил Нильсу Мартин и покосился на Марту. — Как ты не понимаешь! Ведь она в первый раз летит. Забыл, каково мне приходилось поначалу-то!
Так они и летели в пол-лета. Хорошо еще, что никто их не видел. Все птичьи стаи давно пролетели мимо.
Каждый раз, когда Нильс смотрел вниз, ему казалось, что вся земля путешествует вместе с ним.
Медленно тянулись поля и луга.
Бежали реки — то спокойно разливаясь по долинам, то шумно перепрыгивая через каменистые пороги.
Деревья, упираясь корнями в землю, взбирались по горам до самых вершин, а потом сбегали по склонам — где врассыпную, где густой толпой.
А солнце оглядывало всю землю и всех подбадривало:
— Вперед! Вперед! Веселее!
Но чем дальше Нильс летел на север, тем меньше становилось у него спутников. Первыми попрощались с Нильсом вишневые и яблоневые деревца. Они кивали ему вслед, наклоняя головы в пышных белоснежных шапках, как будто хотели сказать: «Дальше нам нельзя! Ты думаешь, это снег на наших ветках? Нет, это цветы. Мы боимся, что их прихватит утренним морозом и они облетят раньше времени. Тогда не будет осенью ни вишен, ни яблок. Нет, нет, дальше нам нельзя!»
Потом отстали пашни. С ними остановились на месте и села. Ведь в селах живут крестьяне. Куда же им уйти от полей, на которых они взращивают хлеб!
Зеленые луга, где паслись коровы и лошади, нехотя свернули в сторону, уступая дорогу топким мшистым болотам.
А куда подевались леса? Еще недавно Нильс летел над такими густыми чащами, что за верхушками деревьев и земли не было видно.
Но сейчас деревья будто рассорились. Растут вразброд, каждое само по себе. Буков давно и в помине нет.
Вот и дуб остановился, точно задумался, — идти ли дальше.
— Шагай, шагай! — крикнул ему сверху Нильс. — Чего ты боишься?
Дуб качнулся вперед, опять задумался, да так и застыл на месте.
— Ну и стой себе, если ты такой упрямый! — рассердился Нильс. — Вон березки и сосны храбрее тебя!
Но березы и сосны тоже испугались севера. Они скрючились и пригнулись к самой земле, будто хотели спрятаться от холода.
А солнце катилось по небу и не уставало светить.
— Не понимаю, — сказал Мартин, — летим, летим, а вечер все никак не наступит. До чего же спать хочется!
— И мне спать хочется! — сказала Марта. — Глаза слипаются.
— Да и я бы не прочь вздремнуть, — сказал Нильс. — Смотри-смотри, Мартин, вон аисты на болоте спят. Тут, в Лапландии, все по-другому. Может, здесь вместо луны всю ночь солнце светит? Давай и мы привал устроим.
Так они и сделали.
На следующий день Нильс, Мартин и Марта увидели Серые скалы, возвышавшиеся над Круглым озером.
— Ура! — закричал Нильс. — Прилетели! Бросай якорь, Мартин!
Они опустились на берег, поросший густым камышом.
— Ну что, Мартин? Рад? — говорил Нильс. — Нравится тебе? Смотри, тут и трава не простая, а лапландская, и камыш, наверное, лапландский, и вода в озере лапландская!
— Да, да, все прямо замечательно, — говорил Мартин, а сам даже не глядел ни на что.
По правде сказать, его сейчас совсем не интересовало, лапландская тут трава или какая-нибудь другая.
Мартин был чем-то озабочен.
— Послушай, Нильс, — тихонько сказал он, — как же нам быть с Мартой? Акка Кебнекайсе, конечно, хорошая птица, но очень уж строгая. Ведь она может Марту и не принять в стаю.
— Принять-то примет. — сказал Нильс. — Только знаешь что, давай сделаем так: Марту пока здесь оставим и явимся одни. Выберем подходящую минуту и во всем признаемся Акке. А уж потом за Мартой слетаем.
Они спрятали Марту в камышах, натаскали ей про запас водорослей, а сами пошли искать свою стаю.
Медленно пробирались они по берегу, заглядывая за каждый кустик молодого ивняка, за каждую кочку.
Всюду кипела работа — переселенцы устраивались на новых квартирах. Кто тащил в клюве веточку, кто охапку травы, кто клочок мха. У некоторых гнезда были уже готовы, и соседи с завистью поглядывали на счастливых хозяев, которые отдыхали в новых домах.
Но все это были чужие гуси. Никого из своих Нильс и Мартин не находили.
— Не знаете ли вы, где остановилась Акка Кебнекайсе? — спрашивали они каждого встречного.
— Как не знать! Она к самым скалам полетела. Устроилась под старым орлиным гнездом, — отвечали им.
Наконец они увидели высокую скалу и над ней гнездо — точно огромная корзина, оно прилепилось к каменному склону.
— Ну, кажется, пришли, — сказал Нильс.
И верно, навстречу им уже бежали и летели друзья. Гуси обступили Мартина и Нильса тесным кольцом и радостно гоготали:
— Наконец-то! Прилетели!
— Где это вы пропадали?
— Вы что, летать разучились? — кричали им со всех сторон.
— Акка! Акка Кебнекайсе! Встречай гостей! Акка не торопясь подошла к ним.
— Нашли башмачок? — спросила она.
— Башмачок-то нашли, — весело сказал Нильс и притопнул каблучком. — Пока искали, чуть головы не потеряли. Зато вместе с башмачком мы нашли Мартину невесту.
— Вот это хорошо, — кивнула Акка. — Я и сама уж подумала, что надо его женить, а то ему одному скучно будет. Он ведь гусь молодой. Ну, где же ваша невеста?
— А она тут, недалеко. Я мигом слетаю за ней, — обрадовался Мартин и полетел за Мартой.
Через несколько дней у подножия Серых скал вырос целый гусиный город.
Мартин с Мартой тоже обзавелись собственным домом. Первый раз в жизни пришлось им жить своим хозяйством. Сперва это было не очень-то легко. Ведь что там ни говори, а домашние гуси избалованный народ. Привыкли жить, ни о чем не думая, — дом для них всегда готов, обед каждый день в корыте подают. Только и дела — ешь да гуляй! А тут и жилье надо самим строить и о пропитании самим заботиться.
Но все-таки домашние гуси — это гуси, и Мартин с Мартой отлично зажили в новом доме.
Нильсу тоже поначалу пришлось трудно. Гуси, конечно, позаботились о нем всей стаей смастерили для него теплое, красивое гнездо. Но Нильс не захотел в нем жить — как-никак он человек, а не птица, и ему нужна крыша над головой.
Нильс решил построить себе настоящий дом.
Прежде всего на ровном месте он начертил четырехугольник — вот начало дома и заложено. После этого Нильс стал вбивать по углам длинные колышки. Он садился на клюв Мартина, и Мартин, вытянув шею, поднимал его как можно выше. Нильс устанавливал колышек в самый угол и камнем вколачивал в землю.
Теперь оставалось выстроить стены. Мартину и тут нашлась работа. Он подносил в клюве палочки-бревнышки, укладывал их друг на друга, а Нильс связывал их травой. Потом ножичком вырезал в стене дверь и окошко и взялся за самое главное — за крышу.
Крышу он сплел из тоненьких гибких веточек, как в деревне плетут корзины. Она и получилась, как корзина: вся просвечивала.
— Ничего, светлее будет, — утешал себя Нильс.
Когда дом был готов, Нильс пригласил к себе в гости Акку Кебнекайсе. Внутрь она, конечно, войти не могла — через дверь пролезала только ее голова. Но зато она хорошенько осмотрела все снаружи.
— Дом-то хорош, — сказала Акка, — а вот крыша ненадежная: и от солнца под такой крышей не спрячешься, и от дождя не укроешься. Ну, да этому горю помочь можно. Сейчас мастеров тебе пришлю.
И она куда-то полетела.
Вернулась она с целой стаей ласточек. Ласточки закружились, захлопотали над домом: они улетали, прилетали и без устали стучали клювами по крыше и стенам. Не прошло и часа, как дом был со всех сторон облеплен толстым слоем глины.
— Лучше всяких штукатуров работают! — весело закричал Нильс. — Молодцы, ласточки!
Так понемногу все и устроились.
А скоро появились новые заботы: в каждом доме запищали птенцы.
Только в гнезде у Акки Кебнекайсе было по-прежнему тихо. Но хотя сама она и не вывела ни одного птенца, хлопот у нее было хоть отбавляй. С утра до вечера она летала от гнезда к гнезду и показывала неопытным родителям, как надо кормить птенцов, как учить их ходить, плавать и нырять.
У Мартина и Марты было пятеро длинноногих гусят. Родители долго думали, как бы назвать своих первенцев, да все не могли выбрать подходящих имен. Все имена казались недостойными их красавцев.
То имя было слишком короткое, то слишком длинное, то слишком простое, то слишком мудреное, то нравилось Мартину, но не нравилось Марте, то нравилось Марте, но не нравилось Мартину.
Так, наверное, они и проспорили бы все лето, если б в дело не вмешался Нильс. Он сразу придумал имена всем пяти гусятам.
Имена были не длинные, не короткие и очень красивые. Вот какие: Юкси, Какси, Кольме, Нелье, Вийси. По-русски это значит: Первый, Второй, Третий, Четвертый, Пятый. И хотя все гусята увидели свет в один час, Юкси то и дело напоминал своим братьям, что он первый вылупился из яйца, и требовал, чтобы все его слушались.
Но братья и сестры не хотели его слушаться, и в гнезде Мартина не прекращались споры и раздоры.
«Весь в отца, — думал Нильс, глядя на Юкси. — Тот тоже вечно скандалил на птичьем дворе, никому проходу не давал. А зато теперь какой хороший гусь.»
Раз десять в день Мартин и Марта призывали Нильса на семейный суд, и он разбирал все споры, наказывал виновных, утешал обиженных.
Нильс был строгим судьей, и все-таки гусята очень его любили. Да и немудрено: он гулял с ними, учил их прыгать через палочку, водил с ними хороводы. Как же было его не любить!
