Жил-был пень. Он жил в обыкновенном лесу — среди елок, берез, кленов. Очень старым был пень. Старше всех деревьев. Это был очень даже красивый пень: с одной стороны — ровный-ровный, с извилистыми годовыми кольцами, а с другой стороны — зубчатый, будто на нем надета резная корона. Вернее, полукорона. Летом пень наряжался в мантию из мягкого зеленого волокнистого мха. А зимой надевал роскошную пушистую снежную шубу.
Когда-то пень был деревом. Каким же деревом был старый пень? Могучим ли дубом? Мудрой ли елью? Очень захотелось узнать об этом одной любопытной синице.
— Дедушка пень!— прочирикала она.— Скажите, пожалуйста, кем вы были в молодости?
— В молодости…— заскрипел старый пень,— в молодости, говоришь… И захотелось ему сказать что-нибудь такое необыкновенное, чтобы все заохали. Удивить всех захотелось. Бывает такое…
— В молодости я был, знаешь кем, я был просто… Пальмой.
— Ой, пальмой! Ой, неужели?— всполошилась синица.
— Да, а что такого?— заважничал старый пень.— Я был высокой, стройной пальмой. У меня был гладкий ствол, а на верхушке росли огромные листья и большущие орехи.
— Ой, что вы говорите?! Ой, как это необыкновенно!— заверещала синица.— Так необыкновенно… Так необыкновенно, что…
— Что,— перебил пень,— не веришь?
— Как не верить, дедушка пень! Просто один знакомый скворец рассказывал мне, что пальмы живут только далеко на юге. Там, где зимуют птицы.
— Точно, точно, точно.— Это затараторила пробегавшая мимо белка.— Я тоже слышала, что пальма в нашем лесу — это все равно что… Все равно что… все равно что колокольчик на Северном полюсе. Да, да!— Белка прыгнула на соседнее дерево и убежала.
— Вот видите, дедушка пень,— подхватила синица,— пальмой вы все-таки, наверное, быть не могли.
— Да, наверное, не мог,— смущенно заскрипел пень,— знаешь, синица, я не помню, каким был деревом.
— Забыли?!
— Забыл…— обманул пень синицу.
— Ой, как же так можно? Но как же так?— не понимала синица. Пень только смущенно скрипел и кутался в свои роскошные одежды.
— Дедушка пень! Я вот что придумала,— затараторила синица,— я слетаю к старому дятлу. Он триста лет в нашем лесу живет, все знает, всех помнит. Он наверняка вспомнит, каким деревом вы были.
Вспорхнула птица-синица. А пень загоревал, ведь знал он, помнил, что не был никакой пальмой, а был обыкновенным кленом. Высоким, развесистым, сильным, но все-таки просто кленом, а не заморской пальмой.
Вернулась любопытная веселая синица, затараторила:
— Дедушка пень! Дедушка пень! Потрясающая новость, вы, оказывается, были…
— Ах, как стыдно мне,— вздохнул пень.
— Стыдно? Не понимаю! Ведь вы были прекрасным кленом!
— В том-то и дело,— оправдывался старый пень,— кленом, а не пальмой необыкновенной.
— Вот в чем дело…— растерялась и рассердилась веселая птица-синица,— вы не любите наш лес.
— Это почему же?— возмутился пень.
— Потому что почти половина деревьев в нашем лесу клены! А вы! А вы! А вы! Ух! Ух! — совсем раскипятилась синица и улетела.
А старый пень задумался. И долго о чем-то думал. О чем? О чем-то, что не сразу понял он, старик мудрый, и что было ясно веселой и даже не очень серьезной птице-синице.
Так о чем же думал старый красивый пень?
