И катали его, щекотали его,
Растирали виски винегретом,
Тормошили, будили, в себя приводили
Повидлом и добрым советом.
И когда он очнулся и смог говорить,
Захотел он поведать рассказ.
И вскричал Балабон: «Попрошу не вопить!
И звонком возбужденно затряс.
Воцарилася тишь. Доносилося лишь,
Как у берега волны бурлили
Когда тот, кого звали «Эй, как тебя бишь»,
Речь повел в ископаемом стиле.
«Я, — он начал, — из бедной, но честной семьи…»
«Перепрыгнем вступленье — и к Снарку! —
Перебил капитан. — Если ляжет туман,
Все труды наши выйдут насмарку».
«Сорок лет уже прыгаю, боже ты мой! —
Всхлипнул Булочник, вынув платок. —
Буду краток: я помню тот день роковой,
День отплытья — о, как он далек!
Добрый дядюшка мой (по нему я крещен)
На прощание мне говорил…»
«Перепрыгнули дядю!» — взревел Балабон
И сердито в звонок зазвонил.
«Он учил меня так, — не смутился Дохляк, —
Если Снарк — просто Снарк, без подвоха,
Его можно тушить, и в бульон покрошить,
И подать с овощами неплохо.
Ты с умом и со свечкой к нему подступай,
С упованьем и крепкой дубиной,
Понижением акций ему угрожай
И пленяй процветанья картиной…»
«Замечательный метод! — прервал Балабон. —
Я слыхал о нем, честное слово.
Подступать с упованием (я убежден) —
Это первый закон Снарколова!
«… Но, дружок, берегись, если вдруг набредешь
Вместо Снарка на Буджума. Ибо
Ты без слуху и духу тогда пропадешь,
Не успев даже крикнуть «спасибо».
Вот что, вот что меня постоянно гнетет,
Как припомню — потеет загривок,
И всего меня этак знобит и трясет,
Будто масло сбивают из сливок.
Вот что, вот что страшит…» — «Ну, заладил опять!
Перебил предводитель в досаде.
Но уперся Дохляк: «Нет, позвольте сказать!
Вот что, вот что я слышал от дяди
.
И в навязчивом сне Снарк является мне
Сумасшедшими, злыми ночами;
И его я крошу, и за горло душу,
И к столу подаю с овощами.
Но я знаю, что если я вдруг набреду
Вместо Снарка на Буджума — худо!
Я без слуху и духу тогда пропаду
И в природе встречаться не буду».
